День восьмой

[Tamella]

Темы дня:
1. Хотя секс у многих главное в жизни, но у каждого есть любимое дело, которым он занимается в свободное время.
2. - По-моему, я разгадал тебе тайну, - сказал затем он. - Ты помнишь уроки по Реакциям и Высшим Принуждениям?
3. Проклятье принца Янтаря всегда сбывается

@темы: фест

---

День седьмой. Хаос.

[Tamella]

Название: Личная политика
Автор: Tamella
Автор баннера: RianoneL
Персонажи: Мерлин,Корал,Логрусс
Рейтинг: детский
Категория: джен
Форма:драббл
Дисклеймер: Моя только фантазия, всё остальное принадлежит Мастеру.
Примечание: написано на фест "Зима в Янтаре" 2012 года. День седьмой. Тема №2. "По некоторым версиям именно так наступает конец света". А вообще всё это мне приснилось. Действие сразу после событий 10й книги.

Жизнь - череда забавных откровений. Встреч, которые вспышкой добавляют недостающие кусочки паззла. Моя жизнь в особенности. В свете последних событий. И активная череда этих событий как-то не оставляет много времени на сбор паззлов и прочие формы медитации.
И как бы я не относился к личной политике Сил Мироздания, эти Силы велики и ужасающи.
И эти Силы очень условно оставляют за мной право на самоопределение.
Печально.
Дара всегда говорила, что я похож на отца.
Не знаю. Возможно, то что я хочу проделать, в его духе.
Он, не зная, как у Оберона сложилось с восстановлением Лабиринта, начертал свой собственный, что своеобразно изменило противостояние Порядка и Хаоса.
Я же собирался... ну, аналогов у этого сумасшедшего мероприятия я не знал.
В случае удачи у меня получится поставить Силы Мироздания перед правом на личное. Время, пространство, и политику, черт возьми, раз меня в это втянули, а я не смог выкрутиться. Если же нет... ну, тогда и печалиться об этом будет некому.

Наконец возникло ощущение Козырного Контакта и я ощутил на той стороне Корал.
- Можем начинать? - ее взволнованный шепот окутал меня дымкой азарта.
- Раньше начнем, раньше закончим. - Я протянул руку и Корал шагнула ко мне из-под кроны Игга.
Переливы силы этого места вспыхнули контрастами и я уловил мощный поток энергии снаружи, но голос настиг нас раньше формы.
-Я вижу, ты принес мне то что я жаждал, - громыхнуло под сводами зала.
-Ага, -ухмыльнулся я, и мы сделали шаг вперед, вступая в Логрусс.

Происхождение Корал делало ее прохождение Логрусса почти невозможным. Проходи она его одна. Но я решил воспользоваться опытом прохождения Лабиринта вслед за кем-то. С Логруссом "в след" было невозможно, но вот вместе... Если Лабиринт требовал движения, то Логрус - всего лишь остаться самим собой, подстраиваясь под внешние изменения. Давление, температура, звук, свет, потеря всех органов чувств, но не магии. И я менялся за Корал, став ее второй кожей, системой дыхания и связью с миром, пока она постигала суть артефакта, ставшего ее глазом. И, борясь в центре Логрусса с изменчивым калейдоскопом сил внутри и снаружи нас, я понимал, что всё произошедшее в центре теневого Лабиринта было на редкость невинно, по сравнению с этим единением.

@темы: фест

---

День седьмой. Янтарь.

[команда Янтаря]

* * *

Не раскрыт мой секрет тобою.
Вот кортеж приближается… Но
Сожаленье томит нас обоих,
Что не быть нам с тобой заодно.

А фонтан цветами увенчан,
Проскакали маски гурьбой,
И дрожит во мне, словно бубенчик,
Мой секрет, не раскрытый тобой.

(Гийом Аполлинер - сборник "Vitam Impendere Amore")



Fair is foul, and foul is fair:
Hover through the fog and filthy air.

(Шекспир, «Макбет», фраза ведьм)

Помнила ли она себя слабой?
Нет, сколько она себя помнила, ей всегда приходилось бороться – или быть готовой к борьбе. А для этого нужно было быть сильной. Всегда.
Впрочем, ей нравилось быть сильной. Но также ей нравилось быть изворотливой, хитрой, непредсказуемой, находить другие решения там, где грубая сила бы не помогла. Ей нравилось быть разной. Ведь она, все-таки, была женщиной… ей нравилось таковой себя считать. И если известно, что каждый, в ком есть королевская кровь Амбера, хоть немного маг – она вспоминала, усмехаясь, другую поговорку, услышанную в одном из Отражений: «Каждая женщина – ведьма!» О, да, она была ею – ведьмой. Демоническая принцесса Дара.

Она только выполняла заранее продуманный план – свой ли, чужой ли… или свой был частью чужого, или чужой – частью своего… неважно. Она смело шагнула вперед – как чуть позже шагнет на огненную тропу Лабиринта. Знала б она, что это тоже будет своего рода Лабиринт - ее отношения с лордом Корвином… Лабиринт, из которого не будет выхода.
В тот день, у ручья, когда крохотная радуга играла в тумане над водопадом… Когда мельничное колесо вращалось и вращалось, выбрасывая мечты и перемалывая их… Она сделала то, что должна была сделать: она заинтересовала и заинтриговала его. Они фехтовали, и разговаривали, и завтракали на траве, и бродили в Отражении… В первый раз – вместе… Она говорила тогда о многом – но еще больше чувствовала, и сама удивлялась себе...
Это было что-то… что-то непонятное для нее. Что-то, лишающее покоя. Что-то, лишь положившее начало тому, чему не могло быть конца.
Но она еще не знала. Она была довольна собой: она справилась, всё удалось... Это было не сложнее, чем пройти по Отражениям!.. Одной. Но насколько приятнее оказалось делать это вдвоем! Вдвоем…

Немыслимого оттенка небо, черные резные листья деревьев на золотых ветках.
Это не удивляет – скорее, раздражает. Хотя и красиво. О, теперь она знает, сколь раздражающей может быть красота!
Это всё – внешнее. Эти проклятые принцы и принцессы Янтаря… которые творят миры когда захотят – то от скуки, то от радости… Императоры Иллюзий… И кто знает, это дар или проклятье, когда твои иллюзии обретают плоть и кровь и начинают жить? Неся в себе всё то, что испытывал их творец в момент творения – свет и радость или мрачную ненависть, злобу, зависть, неприязнь… О том, как любят друг друга члены королевской семьи, можно романы писать. Такие, что зачитаешься. И вот этим они и наполняют Отражения, по которым соизволят погулять. Еще бы, сами они всегда рассчитывают рано или поздно вернуться в Амбер – в свой Вечный Город, в который ведут все пути.
Но – Амбер должен быть разрушен.
Просто потому, что нет ничего, что было бы вечным. – Они слишком много о себе возомнили!..

В Отражениях тоже есть жизнь. О да, - живут, чувствуют, трудятся и отдыхают, встречаются и расстаются, учатся, творят, танцуют, поют, охотятся не только в столице. И для жителей Отражений их жизнь – вполне настоящая… и единственная.
Впрочем, ей наплевать на жителей Отражений. Она просто чувствует, когда думает об Амбере, как на нее накатывает холодная ярость. Она не теряет при этом самообладания – эта ярость, скорее, вдохновляет ее.

Она привыкла, сколько себя помнит, быть одна и рассчитывать только на себя. Она привыкла не пренебрегать никакими средствами в достижении цели. Она всегда знала, чего хочет. Она с наслаждением играла в большую и сложную игру под названием «жизнь», порой позволяя другим верить, что является их игрушкой, но ведя при этом свои собственные игры.
Иногда для этого приходилось чем-то поступаться – но она умела в такие моменты объяснить себе, что это не очень-то и важно для нее, - что то, что она получит, на данный момент гораздо важнее.
Не верить никому… даже себе. Но – верить в себя. В такую, какой хочется быть. В разную – со всеми своими Тенями во всех Отражениях…
Не испытывать ни к кому привязанности. Все, кто окружает ее – только средства и инструменты. Давая обещания, не считать себя обязанной их выполнять. Смеяться, танцуя свой сумасшедший танец среди языков огня, сжигающих всех, кто подойдет слишком близко. Забавляться – не испытывая ни к кому чувств. Ни любви, ни ненависти. Для ненависти пока не было поводов – а в любви не было особого смысла, точнее, она просто не верила в нее. Так она решила для себя. И она думала, что так будет всегда, пока сама она будет жить.

То, что внешне происходило между ней и Корвином, на самом деле было не столь уж важным. Совершенные действия, сказанные слова. Они не так уж и много времени провели вместе. Но что-то навсегда изменилось в ней после встречи с ним. А дальше… дальше вся ее жизнь представляла бесконечный молчаливый диалог с ним. Хотя она не призналась бы в этом никому – и в первую очередь самой себе.
Словно она постоянно что-то пыталась ему доказать. – Пройдя Лабиринт. Родив сына. Выйдя замуж за другого. Заманив Корвина в темницу, - так говорят... Или продолжая искать его, пропавшего без вести для всех, - так тоже говорят… - Всё, что она делала, каждый раз обретало какой-то дополнительный смысл для нее самой. Множество смыслов.
До того, как она узнала его, ее мир был… нет, не черно-белым, конечно, но напоминающим детскую раскраску, где всего несколькими цветами не очень аккуратно закрашены контуры довольно простых изображений. Трава – сочно-зеленая, солнце – желтое, вода голубая, кошечка серая, лисичка рыжая, яблоки на дереве – розовые и одинаковые. Потом, на следующей странице, могло быть и иначе: лисичка зеленая, яблоки синие, солнце фиолетовое, трава лазурная… Но – кардинально и грубовато, без полутонов. Так ведь проще.
После встречи с Корвином, принцем Амбера, мир словно раскрылся ей навстречу, оглушив буйством цветов и оттенков – а также чувств и переживаний. Она и не подозревала даже, что способна испытывать такую гамму эмоций! – За это она была благодарна Корвину… и почти возненавидела его. Сколько оттенков радости и восторга она пережила – столько же тревог, сомнений, боли, порой отчаяния… У нее был теперь сын - она беспокоилась за него. Она научилась видеть множество вариантов в каждой ситуации – но как мучителен порой бывал выбор!..

Она привыкла быть одна. Всегда. Но теперь иногда думала, как бы всё было, если б всё же сложилось по-другому. Была ли вообще такая возможность у них? Могли ли Корвин и Дара все-таки идти рядом?
День за днем, ночь за ночью, она словно ощущала его присутствие где-то поблизости. И это присутствие то радовало ее, то невыносимо злило. И она спорила с ним, сражалась, побеждала и проигрывала, она ненавидела его – и в следующий миг его желала, она хотела идти следом за ним… или чтобы он шел следом за ней… или – чтобы они шли рядом, бок о бок, плечо к плечу… чтобы сражались – спина к спине…
Видения, ощущения этого всего проносились огненным вихрем – это были не сны, не бред, - это были какие-то другие реальности. Всего-то. Дара криво усмехалась, думая, что в каких-то Отражениях, наверняка, мужчина и женщина, очень похожие на них, но в чем-то менее упрямые, а в чем-то, возможно, более мудрые, где-то сделали всего лишь маленький шаг чуть в сторону –и прошли совсем другим путем. Иногда она ощущала это почти физически.


Корвин… Лорд Корвин. Где ты?..

Идти? За тобой?..
Дождь за окнами – такое дождливое лето… Здесь и сейчас. Хочется принять это как реальность. Не одну из многих, а единственную. Наконец…
Представить, что сейчас откроется дверь – и ты войдешь. Словно совсем недавно вышел. Взглянешь чуть иронично, скажешь что-нибудь незначимое. И я просто предложу тебе чая. Почему бы не позволить себе целых четверть часа просто сидеть, грея руки об изящную чашку, - и смотреть за окно на серое рыхлое небо… а потом и вовсе закрыть глаза и только слушать. И не думать ни о чем. Отодвинуть куда подальше – интриги, симпатии и антипатии, цели и средства…
Вспомнить, какими были твои губы. Мягкими, и в то же время властными - они подчиняли и ласкали, дарили наслаждение и бросали вызов... И невозможно было не принять его.
Это было давно… Как давно! Какой я сама была тогда – на самом деле? Где прикидывалась, а где была искренней? Знаю ли сама?.. Пустить слезу там, где на самом деле совсем не больно… А в другой раз – наоборот, сжимая зубы от боли, раздирающей сердце, стоять и улыбаться. Всё это я умею, всё это не трудно. Только вот… Зачем? Я хотела быть для тебя загадкой, которую тебе бы пришлось разгадывать? Похоже, я перестаралась: ты выбрал сам для себя какой-то ответ, не сверяясь с оригиналом – и ушел. Ушел не прощаясь – и я не знаю, ждать ли тебя еще… Но я почему-то не могу не ждать!

Находиться одной в этой зале, наполненной теперь мыслями о тебе, становится совершенно невыносимым. Я выхожу, покидаю дворец – и дождь тут же касается меня длинными прохладными пальцами. Обволакивает, словно пытается удержать… - От чего? Я не позволяю себе лишнего. Я просто выполняю то, что считаю нужным. Всю свою жизнь. Что же делать, что приоритеты постоянно меняются!.. Разве у них, принцев и принцесс Амбера, - не так?

Идти за тобой…
Принять для себя, что ты – сильнее, и я никогда тебя не превзойду? Хотя бы потому, что мне это – просто не надо? Устроило ли бы меня, как женщину, подругу, место сзади и чуть сбоку? За твоей надежной прямой спиной, но так, чтобы Путь тоже все-таки было немного видно. На всякий случай. Хотя я шла бы туда, куда идешь ты. Я бы тебе доверяла. И, нужно ведь, чтобы и спину иногда кто-то прикрыл, верно? Я бы старалась, по мере сил. Интересно, смог ли бы ты мне доверять?..
Не идти впереди – это тоже непросто. Я не думаю, что пошла бы еще за кем-нибудь. У меня слишком высокие запросы! Мне нужно, чтобы тот, кому я соглашаюсь в какой-то мере подчиняться, мне соответствовал… - а вот с этим – проблемы. Не вижу я для себя никого подходящего для такой роли. – Тут достойных врагов-то пойди найди. А такое…
Впрочем, лорд Корвин, это моя мимолетная слабость – такие мечты. Это вообще не в моем характере… да и не в твоем. Быть принцем Амбера - значит всегда быть гордым, бесконечно одиноким, не доверять никому. Тебе не нужно, чтобы кто-то шел за тобой. Я была мимолетно интересна тебе – и, возможно, из этого что-то даже могло получиться – но ты очень не вовремя узнал, что всё, в общем, было подстроено… наша встреча, и ее последствия. И этого ты мне никогда не простишь уже, наверное – и тебе неважно, каковы были мои истинные чувства тогда, или какие они сейчас…

А какие они? Могу ли я определиться сама? Иногда мне кажется, что я убью тебя, если увижу… а иногда мне представляются совершенно немыслимые, наверное, в этой реальности идиллические картинки: ты и я вместе, и нам правда хорошо. Ласковая и почти ручная Дара рядом с тобой – как кошка. Исхитряющаяся, даже находясь рядом, сохранять независимость. О да, я не была бы жалкой и покорной… но… я показывала бы тебе, что признаю твоё «старшинство». Может быть…
Знаешь, я на многое могу вдохновить, - это несложно… Это кому угодно несложно. А сложно потом – поддержать, подхватить, продолжать… Быть рядом, когда уже не так всё весело и ярко. Просто поддерживать тепло – до следующей вспышки. Делать вид, что светишь отраженным светом. Не акцентируя, что первый луч в эту галерею сверкающих зеркал был направлен как раз тобой… Это – неважно. Главное теперь, что свет есть. Отблески огня на склонившихся друг к другу у костра лицах. Отражение огонька свечи в дорогих глазах. Блики лунного света на клинке. Сияние мириадов солнц в каждой капле на ветках деревьев в саду – когда дождь все же кончается. Звезды и радуги в небе. Блики и солнечные зайчики на водной глади.


Идиллические картинки… Не пристало думать о таком принцессе Хаоса. И она редко, очень редко позволяла себе это. Она внешне оставалась ироничной, порой язвительной, высокомерной, закрытой. Властной, энергичной. Никто и представить бы не мог, что она способна думать о чем-то подобном!
Впрочем, настроение ее менялось как ветер. На следующий день она уже представляла, как встречается с Корвином в поединке. Побеждает… почему бы нет! О, с каким наслаждением представляла она себе это: он повержен, а она держит острие клинка у его горла! Миг торжества… Абсолютного, неоспоримого.
Убить его! Убить! Но – позже. А пока…
А пока изощренно отомстить ему за то, как, осознанно ли, нет ли, - он периодически заставлял ее упоенно танцевать на лезвии меча, лежащего между адом и раем. Ее личными раем и адом – к черту Амбер и Хаос!... Ад и рай как две пропасти разверзались в ее душе, а между ними – только острие… боль и экстаз, и блики огня на сверкающей стали. Что ж, - это было ярко, это совсем не давало скучать… и достаточно такого было. Когда душа выворачивается наизнанку, когда земля и небо меняются местами, когда плачешь кровавыми слезами, понимая, что надо бы испытывать ненависть – и вдруг понимаешь, что это не ненависть, а какие-то новые, доселе неведомые глубины своего воистину демонического чувства… И так узнаёшь, что твой предел – ещё не теперь, что он опять гораздо дальше, чем думалось…
И возникает, как светящаяся в огне полоска стали, четкий – но, видимо, не имеющий ответа вопрос: «Мы становимся сильнее, чтобы сражаться – или сражаемся, чтобы стать сильнее?»

Лорд Корвин… Какой дорогой ушел ты, в какие миры?
Не покинула ли опять тебя твоя шальная память?
Я пытаюсь не ждать тебя – я тоже просто иду своим Путем. Но я не могу не ждать встречи.
Иногда расходящиеся пути снова сходятся.
Хотя бы потому, что все дороги ведут в Амбер. Эта истина бесит меня – но, кажется, это действительно так…

И если ты не захотел разделить со мной относительно мирную жизнь (Что? Я сама прогнала тебя? Возможно, - я не помню уже… – но зачем ты поверил?.. зачем послушался?.. Эх…), если выбрал опять свое гордое бесконечное одиночество – хотя я знаю наверняка как минимум одно, лорд Корвин: мы никогда бы не наскучили друг другу, даже за наши долгие жизни! – я вижу иногда, словно сквозь очертания Огненного Пути, как все-таки всё кончается… Потому что ничто не вечно – и даже Амбер, как ни отказывались бы все принимать это – всё кончается, и опять вокруг огонь, крики - и звон и скрежет оружия. - По некоторым версиям, именно так наступает конец света.

И вот тогда, лорд Корвин... В час последней битвы вспомни обо мне. В час, когда все смешается во всех мирах, все накренится, рассыплется и станет совершенно неважным - не только богатство, корона, слава - но и идеалы, цели, долг, служение... Когда у всех кончится вера и умрет надежда. Когда самые мудрые сойдут с ума, а самые сильные и храбрые готовы будут опустить руки. Когда все потеряют всё, что у них было. Когда тьма укутает пропитанную кровью землю, когда боль и запах гари останутся единственным, что все мы будем чувствовать. Когда ни в чем не станет смысла - ни наступать, ни отступать, ни биться, ни сдаваться, ни выживать, ни погибнуть... В этот час, в изорванной одежде, опираясь на свой меч, глотая копоть, подними глаза туда, где когда-то было небо и солнце. И вспомни обо мне. Потому что все эти годы мне удавалось помнить о тебе - а всё прочее кроме тебя совершенно не имело для меня смысла, вот так же вот как сейчас. Только моя любовь к тебе. И свечение Пути. Призрачный свет какого-то странного Пути, по которому мы не прошли вместе.

Впрочем, даже это неважно. Он привел бы сюда же, к последней битве. И мне хотелось бы... хотелось бы, чтобы ты просто успел испытать сожаление, лорд Корвин, что в этой битве мы не оказались рядом, прикрывая друг другу спины. Не потому что важен был бы результат - прикрыть спину - а потому что мы даже не понимаем оба, каково это. Увы. Просто ни ты, ни я так и не научились никому доверять. Слишком привыкли полагаться только на себя. Слишком не готовы были впустить в свою жизнь кого-то еще. Да? А теперь жизнь заканчивается. И какая теперь разница?.. Стоя по колено в месиве из земли и крови - или на выщербленных камнях возле провалов неприступных некогда стен, уже не чувствуя пальцев, но все еще сжимая меч... или ствол какого-нибудь автомата - вспомни обо мне. И позови. И я приду. Так или иначе. Как же я смогу не прийти, если ты, наконец, позвал меня?..
Возможно, вся моя жизнь - это только ожидание Часа Последней Битвы...
И какая мне разница, что гибнет этот мир?.. Он все равно был мне не так уж и нужен - без тебя. Нет добра и нет зла - есть только пустота или заполненность... И если в этом мире оказалось реальным, что пустота возле меня так и осталась пустотой - да пошел он к черту и гори оно огнем...
Все равно рано или поздно наступит момент, когда мы ничего не можем изменить. Сможем только в очередной раз поднять оружие. "Есть только те, кто сражается". Я существую - потому что мне приходилось сражаться всю свою жизнь. Теми или другими способами. Возможно, это был мой выбор - а может, и нет.
Но это дает мне право попросить: вспомни обо мне в час Последней Битвы!

Дара, принцесса Хаоса, не ставшая королевой Амбера, никогда не помнила себя слабой. Она боролась, но не получила ни янтарного трона, ни того, с кем на этот трон должна была взойти.
Первое - или второе действительно вызывало ее сожаление? И сожалела ли она вообще о чем-нибудь?
Достоверно никто этого не знает.
Возможно, даже она сама.

@темы: фест

---

День седьмой

[Tamella]

Темы дня:
1. Никогда не доверяй родственникам. Они хуже случайных знакомых
2. По некоторым версиям именно так наступает конец света.
3. Быть принцем Янтаря - значит быть гордым и одиноким.

ЗЫ: Выложен 4 день команды Янтаря:
www.diary.ru/~Logruss/p172956044.htm
Комментарии там открыты. Если я что-то еще накосячила там - пишите, поправлю уже как проснусь.

@темы: фест

---

День шестой. Хаос

[Brand Bariman]

Тема: Хаос. 6-й день.
Темы дня:
1. Все, что есть в Янтаре, отражается в Рэмбе, как в зеркале.
2. Даже в нормальные времена не стоит демонстрировать свою уязвимость.
3. В каждой тайне полным-полно тайн, - сказал он мне. - Я дам тебе знать, если что-то выясню.
Название: Повесть о принце Корвине и трех Талисманах
Автор:  Moire
Автор баннера:  RianoneL
Персонажи: Корвин, Эрик и Шаск, остальные эпизодически
Рейтинг: G
Категория: джен
Жанр: почти сказочная повесть
Размер: мини, 2349 слов
Дисклеймер: Отказываюсь.
Примечание: Таймлайн - сразу после 5-книжия Мерлина

Далеко-далеко, в Танцующих горах…
Впрочем, моя история не об этом. Хотя и об этом тоже.

- Папа, расскажи мне сказку.
Четырехлетняя Марго рыбкой выскользнула из кроватки и зависла над ней.
- Маленьким принцессам пора спать, - ответил папа девочки.
- Я буду спать. Честно. Только ты мне сказку расскажи.
- Какую сказку?
- О принце Корвине и его синем коне.
- Это долгая сказка.
- Ну и что? Я засну, а ты завтра продолжишь.
- Хорошо. Тогда слушай. Был у принца Корвина синий конь. Удивительный, чудесный конь, выросший в самом Хаосе…


Адская скачка утомила и меня, и Шаска, но она подходила к концу. Сменяющиеся Отражения все больше напоминали Амбер. Дорога шла через почти уже Арденнский лес. От Арденн он отличался тем, что был более редким, а жившие в нем твари, насколько я успел заметить, напоминали зверей моей родины, разве что были самых немыслимых раскрасок и расцветок. Остановись мы здесь надолго, Шаск сошел бы за своего в местной фауне.
Нырнув с лесистого холма вниз, дорога вывела нас к придорожному трактиру.
- Солнце скоро сядет, - заметил Шаск. – Не хочешь нормально поужинать и провести ночь в нормальной постели?
- Идея соблазнительная, но нет. Еще до заката мы можем успеть в Арденны, а там есть шанс встретить Джулиана.
- Ты соскучился по брату?
- Я соскучился по Амберу. Встреча с Джулианом будет означать, что я уже дома.
У трактира мы все же остановились. Трактир как трактир, деревянное двухэтажное здание. Надпись на тари, сделанная мелом на прибитом к стене жестяном листе, гласила, что бармен Рики приглашает всех отведать янтарного пива и превосходной медовухи за весьма умеренную цену. Утомившихся же путников ждет обильный ужин и удобная постель.
В проеме распахнутой двери показалась миловидная рыжеволосая девушка в прямом светло-зеленом платье. Приветливо улыбнувшись, она обратилась ко мне:
- Зайдете? У нас вкусно кормят.
- Спасибо, милое дитя. Но я спешу. Как-нибудь в другой раз.
Я притронулся к шее Шаска, и он возобновил путь по дороге.
Трактир скрылся за поворотом, и Шаск спросил меня:
- Ты отказался от ужина и ночлега, и все же остановился у трактира. Почему?
- Трудно сказать. Просто ощущение странное. Это Отражение – еще не Амбер и даже не Арденны, но оно кажется более реальным, чем те, что мы сегодня преодолели. Как будто здесь живет кто-то из родственников. Или недавно жил. Или часто здесь бывает.
- Может быть, Джулиан? Если Арденны рядом, то он может зайти сюда, увлекшись охотой, например.
- Может быть… Несколько лет назад я уже проезжал этой дорогой. Трактира здесь не было, я точно помню.
- Ну, построили недавно. Что удивительного?
- Да нет, ничего.
Мы успели в Арденны до заката. Заночевали там. Джулиана, правда, так и не встретили.

Несколько дней спустя мы с Шаском снова двигались по Арденнам. Позади было знакомство с Ринальдо, приключение в Зеркальном коридоре, трогательная забота сестрички Флоры обо мне и племяннике. Я много беседовал с Люком, пока мы оба выздоравливали. Люк рассказал о событиях последних лет, со своей, естественно, точки зрения. Мне же, со своей стороны, рассказывать было нечего. Нет, мне было что рассказать Люку, но я дал обещание молчать. Никто не должен был знать, что Брэнд жив. Ни одна живая душа. Даже его сын.
Выздоравливая, я бродил по коридорам замка. Разрушенные стены потихоньку восстанавливались. Дверь в покои Дейрдре была заперта. Для меня это не было преградой – я мог проникнуть туда и из своих покоев через ход, о котором знали только я и она. Я и проник.
Там ничего не изменилось со дня Битвы. На кровати все так же лежало платье Дейрдре. Оставалось лишь надеяться, что Брэнд не солгал мне в последний раз, что она действительно жива и что рано или поздно она сумеет вернуться.
С Рэндомом мы едва обменялись несколькими словами. Он бы и рад был пообщаться со мной, но на короля Амбера навалилось столько забот. При встречах он здоровался со мной и тут же прибавлял: «Позже поговорим».
Что же касается Вайол, то она лишь однажды спросила меня, поговорил ли я с Рэндомом.
- Он все время занят, - ответил я.
- Ладно. Но ты обязательно с ним поговори. А я могу лишь одно добавить. Сколько бы ты ни планировал провести дома, и как бы ни спешил к новым приключениям, не исчезай из Амбера, не посетив прежде Ребму.
- А что там?
- Считай это официальным приглашением королевы Моэри.
Я пообещал, что как только раны затянутся и я окрепну, обязательно туда загляну.

И вот, едва выздоровев, я верхом на Шаске пересекаю Арденнский лес, так и не поговорив с Рэндомом, так и не побывав в Ребме. Вы не поверите, но причиной нарушенного обещания был сон. Мне приснилось, что я подъезжаю к трактиру – тому самому, где щедрый бармен Рики предлагает всем желающим янтарное пиво и медовуху. Мой сон повторял уже прошедшее событие в точности, просто в нем более явственно проступила одна деталь, которую я наверняка видел и наяву, просто не обратил внимания. Краем глаза на какое-то мгновение я уловил рубиновый отблеск в окне второго этажа. Уловил и тут же забыл о нем. Потому что именно в этот момент ко мне обратилась та рыжеволосая девушка.
Я резко проснулся. За окном занималась заря. Скоро оживет Шаск, и мы с ним сможем кое-что проверить.
Почему же мне приснился этот сон? Ах, да! Накануне я, Люк, Флора и Вайол обсуждали, как судьба Талисмана, моей новоявленной сестры Корэл и странная операция Дворкина могли повлиять на то, что творится с замком.
Наспех умывшись и одевшись, я спустился к Шаску. Мой великолепный синий конь приветливо кивнул мне:
- Что-то срочное, хозяин?
- Да. Помнишь тот трактир у дороги, где мы едва не заночевали?
- Конечно.
- Мы едем туда. Прямо сейчас. Если поторопимся, будем там сегодня к вечеру.
- А в чем причина спешки?
- Трудно объяснить. Но мне нужно обыскать то Отражение и найти того, кто его создал.
- Это опасно?
- Еще не знаю. Но если по дороге через Арденны мы встретим Джулиана, я попрошу его присоединиться ко мне.

Мы с Шаском добрались до границы Арденнского леса, но снова так и не встретили Джулиана. Еще час дороги – и вот он, трактир. Ничего не изменилось. Такой же вечер, и бармен Рики все так же предлагал янтарное пиво и медовуху. Только приехали мы с другой стороны, и девушка на этот раз не вышла из дверей. Зато из них вышел огромный бритоголовый детина:
- Вы к нам, господин?
- Да. Наверно. Ты и есть бармен Рики?
- Нет. Я Тодд. Хозяин наверху. Вместе с хозяйкой. Позвать?
- Если сам организуешь мне ужин, можешь не звать.
- Счас. Только отведу вашего коня в сарай.
Я спешился, незаметно кивнул Шаску и приложил палец к губам. Тот кивнул в ответ и попытался изобразить конское ржание. У него почти получилось.
- Хороший у вас конь, господин, - одобрительно заметил Тодд, перехватывая у меня поводья.
До заката еще оставалась пара-тройка часов, мы с Шаском успеем перекусить и покинуть это гостеприимное место.
Я вошел в двери трактира и занял место у стола недалеко от входа.
- Тодд, там кто-то приехал? – раздался сверху знакомый голос. Слишком знакомый. И сразу стало ясно, что мои поиски закончились, едва начавшись, и я вот-вот увижу создателя этого Отражения.
Обладатель знакомого голоса быстро сбежал по лестнице вниз, и лишь после этого заметил меня. А заметив, невольно отступил назад. В его лице явственно читалось: он сожалеет о том, что безоружен. Ну что ж, даже в нормальные времена не стоит демонстрировать свою уязвимость. Однако я не собирался драться с ним, лишь поговорить.
- Корвин… Так ты жив? – спросил он наконец.
- Я вижу, и ты жив, - ответил я, машинально кладя руку на эфес Грейсвандир. – Хотя не могу понять, как такое может быть. Ты умер у меня на руках. Фиона изучила твои раны и назвала причину твоей смерти. Мы похоронили тебя. Хочешь сказать, что когда я вернусь в Амбер, твоя могила окажется пустой?
- А она действительно пуста. Потому что я выбрался из нее.
- Когда?
- Точно не могу сказать. Я не знаю, сколько времени провел в могиле. И не знаю, как движется время в этом Отражении относительно Амбера.
- Прошло пять лет…
- Правда? Возможно. Я не следил за временем. Просто жил. И решал, что мне делать.
- Почему ты не пришел сразу во дворец?
- Думал, что пока я числюсь мертвым, у меня есть преимущество… Корвин, что ты здесь делаешь?
- Хотел бы задать тебе тот же вопрос. Что здесь делаешь ты? Только не пытайся убедить меня, что тебе нравится быть хозяином трактира. Бармен Рики, как же! - я заставил себя улыбнуться.
- Это была маскировка.
- Очень слабая.
- Конечно. Я надеялся, что те из вас, кто уцелел, рано или поздно найдут меня.
- И я тебя нашел.
Тут я заметил, что все еще крепко сжимаю эфес моего меча, и заставил себя убрать руку.
- Слушай, Эрик. Я не собираюсь с тобой драться. И даже отношения выяснять не собираюсь.
- Я тоже не хочу с тобой драться, Корвин. Поэтому повторяю вопрос: что ты тут делаешь?
- Зашел в твой трактир, чтобы поужинать, затем хотел найти создателя здешнего Отражения.
- Допустим, ты его нашел.
- Я даже предположить не мог, что это ты! И, между прочим, я до сих пор хочу есть! И до сих пор жду, когда твой слуга принесет мне ужин. Кстати, где он?
- Наверняка подслушивает наш разговор. Как и моя… скажем так… приемная дочь. Что-то она тоже затихла… Тодд! – крикнул Эрик. – Лиана! Ужин нашему гостю! И заприте двери, мы сегодня никого больше не обслуживаем!
Он шагнул ко мне, и мы крепко обнялись.
Детина и рыжеволосая девушка, которую я заприметил в прошлый раз, тут же появились и засуетились. Надо заметить, что у Эрика очень расторопные слуги. Прошли считанные минуты до того, как я получил возможность насладиться едой. Эрик сел рядом с кружкой пива, не мешая мне есть.
- Итак, ты меня нашел, - произнес Эрик, когда я расправился с едой и принялся за пиво. – Что дальше?
- Не знаю, - пожал я плечами. - А ты кого дожидался?
- Кого-нибудь из тех, кто случайно уцелел в Битве за Колвир.
- Так ты до сих пор ничего не знаешь? – я, кажется, начал понимать.
- А что тут знать, если Рэндом – король Амбера? – с горечью произнес Эрик. - Он единственный, кто не участвовал в битве, а сидел под замком.
- Под замок, кстати, именно ты его посадил, - заметил я.
- Помню. И теперь жалею об этом… Но ты ведь уцелел! И Талисман я собственными руками отдал тебе! Как ты мог допустить, что королем стал Рэндом, а не ты?
- Точно так же как это допустили другие наши родственники.
- Какие другие? Я считал, что если Рэндом – король, то все остальные братья…
- … погибли, - закончил я за него. - Вижу, ты действительно ничего не знаешь. В Битве за Колвир из всей нашей семьи погиб только ты.
- Тогда почему Рэндом?
- Это не наше решение. Это выбор Единорога. И мы все ему подчинились.
- Вот как? Рассказывай.
И я рассказал Эрику все, что произошло с момента его гибели.
- Значит, мое проклятье сработало, - заключил он. За окном темнело, а мы все сидели за столом и разговаривали. Ну что ж, заночую здесь…
- Да, войну мы выиграли. Но часть семьи потеряли. Ты не хочешь вернуться в Амбер?
- Даже не знаю. Не могу представить Рэндома королем. Хоть убей.
- Подумай до утра.
Утром я встал поздно. И застал Эрика собравшимся в дорогу и отдающим последние распоряжения.
- Вот. Решил, что засиделся я здесь.
- И куда отправишься?
- Наверно, все же домой. Но по дороге загляну в Ребму. Да и тебе не мешало бы там побывать. Давно ведь не был, а?
Что-то подобное я уже слышал. От Вайол. Что такого важного в Ребме?
- А ты сходи туда и узнаешь, - ответил Эрик на мой невысказанный вопрос. Или я задал его вслух?..

… Мы не спешили. Двигались по дороге и разговаривали. Со смехом вспоминали наши ссоры. Эрик признался, что не хочет возвращаться на трон. Он просто хочет домой.
- Да, Корвин… - странно было видеть старшего брата смущенным. - Я все никак не могу тебе этого сказать… Твои глаза… Нам пришлось так поступить. И наверно я должен…
- Я знаю. И ты не должен. Мне Джулиан рассказал.
- Кстати о Джулиане. Ведь совсем скоро Арденны, а? Почему твой конь все еще синий?
Ярко-зеленая окраска жеребца, на котором ехал Эрик, давно сменилась на серую, а Шаск… ну, это же Шаск!
- Ты можешь больше не притворяться конем, Шаск!
- Мне сменить форму, хозяин? – спросил Шаск, терпеливо молчавший всю дорогу.
- Нет, ты можешь не притворяться только конем.
- Кто это? – изумленно поинтересовался Эрик.
- Существо из Хаоса. Подарок сына. Шаск разумен.
- Это я уже понял.
- Мой единственный недостаток в том, что я оживаю только днем, - обратился Шаск к моему брату. – А ночью я становлюсь камнем. Поэтому хозяин вынужден всегда останавливаться где-нибудь на ночь. И если мне и дальше будет позволено говорить…
- Продолжай.
- Я чувствую странное беспокойство. Как будто у вас с собой есть что-то очень сильное, какой-то предмет, цены которому вы не знаете. И там, куда мы направляемся, есть такой же. Не в точности такой же, но похожий.
- Что ты имеешь в виду? – я тоже не понимал, куда клонит мой конь, и на вопросительный взгляд Эрика лишь недоуменно пожал плечами.
- Хозяин, ваш брат обладает сильным артефактом. Цены которому не знает, - терпеливо повторил Шаск. – Я существо из Хаоса. И я это чувствую. Вы тоже чувствуете, но почти не осознаете. Вы остановились у трактира, проезжая мимо него в первый раз. Но не поняли, почему. И вы вернулись к трактиру, едва оправившись от ран. Тоже не поняв, зачем.
Рубиновый блеск! Ну, конечно…
- Эрик, кажется, Шаск имеет в виду твой меч. Или рубин, вделанный в его рукоять.
- Да, это самоцветный камень, - кивнул Шаск.
- Это обычный камень, - возразил Эрик. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Да, он сделан из того же материала, что и Талисман и даже огранкой повторяет его форму. Но это просто копия, к тому же слегка уменьшенная. Я проверял. В нем ничего особенного.
- Хозяин, как я и говорил, твой брат не знает цены этому камню.
- А какова же цена? Что он может.
- Не знаю. Просто я чувствую его силу.
Дорога сделала поворот, и Эрик резко остановился. Мы с Шаском тоже.
У границ Арденн нас поджидал Джулиан.

Продолжение следует.

@темы: фест

---

День шестой. Янтарь.

[команда Янтаря]

Артер:  teniboha

Тема №1: Все, что есть в Янтаре, отражается в Рэмбе, как в зеркале.
Название: Возвращение
Рейтинг: G
Персонажи: Мартин
Дисклеймер: всё принадлежит создателям

арт

Тема №3: В каждой тайне полным-полно тайн, - сказал он мне. - Я дам тебе знать, если что-то выясню.
Название: Разговор
Рейтинг: PG
Персонажи: Корвин, Мерлин
Дисклеймер: всё принадлежит создателям

арт

---

День шестой

[Tamella]

Темы дня:
1. Все, что есть в Янтаре, отражается в Рэмбе, как в зеркале.
2. Даже в нормальные времена не стоит демонстрировать свою уязвимость.
3. В каждой тайне полным-полно тайн, - сказал он мне. - Я дам тебе знать, если что-то выясню.

@темы: фест

---

День пятый. Хаос

[tuttuts]

Название: Личные чувства
Автор:  Molly Loo
Тема: "Личные чувства мешают хорошей политике, - улыбнулся я, - юридическим решениям и деловым отношениям."
Персонажи: Мерлин и Джарт (Юрт)

Смотреть

От себя: изначально идея была ну совсем другая, но персонажами я выбрала... Корвина и Эрика. Хвала небу, в определенный момент мне помогли осознать мою оплошность Так что вот так.

@темы: арт, фест

---

День пятый. Янтарь

[команда Янтаря]

Автор: atreic
Переводчик:  netttle
Бета:  kasmunaut
Автор коллажей:  First officer
Название: Принцип неопределенности (Complementarity)
Оригинал: archiveofourown.org/works/32851
Разрешение на перевод: получено
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: мини (3000 слов)
Пэйринг: Корвин/Дейдра, Фиона/Вернер Гейзенберг, Нильс Бор/Вернер Гейзенберг
Фандом: Хроники Амбера, исторический рпс
Саммари: Вернер Гейзенберг пишет письмо Нильсу Бору, объясняя странные события, которые привели к их встрече в Копенгагене в 1941 году
Примечание: Фик написан на фест Yuletide 2009. Переведен на фест Зима в Янтаре 2012
Дисклеймер: Выгоды не извлекаем, все права авторам
Тема:
- Пора открывать карты.
- Мне не нравится как это звучит.

Факультет физики
Лейпцигский университет
Линнештрассе 5
Лейпциг
Германия

18 декабря 1941г

Мой дорогой Бор,

Я снова взялся за перо и снова сомневаюсь. Как-то я проехал пятьсот миль ради того, чтобы рассказать вам эту историю, но так и не смог. С чего я решил, что я смогу сделать это сейчас, один в своей комнате, без вашего утешительного присутствия, которое подстегивает меня, заставляя пускаться в объяснения и проникать в суть вещей? Тем не менее мне кажется, это время никогда не повторится, и я должен научиться говорить, не ожидая ответа. Эта история должна быть рассказана, но кто, кроме вас, смог бы ее понять?

Вы всегда шутили, что свои лучшие работы я создавал в спешке, оставляя другим разбираться с деталями. Так что я перейду к делу, отбросив вежливые формальности. (Как там Маргарет? Мои сердечные пожелания детям. Я надеюсь, что в Дании не настали тяжелые времена...) Этикет – не наш конек, а после сентябрьской встречи следовать формальностям стало еще труднее. Нет, вместо этого я перейду прямо к странным событиям, произошедшим в августе прошлого года. Именно о них я страстно желал рассказать вам, когда мы встречались последний раз.

Я возвращался в Лейпциг из Берлина. Это был один из тех летних дней, когда мир тяжелеет, оплывая от жары. Мудрая немецкая армия решила, что меня и мое оборудование следует доставить в Лейпциг по воздуху. По официальной версии, авиаперевозка должна была уменьшить риск повреждения оборудования, но в Лейпциге все равно пришлось бы его откалибровать, так что я сразу понял, что главной причиной стала пропаганда: чудо немецкой инженерии перевозит чудо немецкой физики. И, вероятно, свою роль сыграла необходимость устроить тренировочный полет какому-нибудь офицеру, который не добрал летных часов. Тем не менее наконец-то мне представилась возможность отдохнуть от рутины, и, должен признаться, при мысли о предстоящем путешествии меня охватывало волнение. Волнение, которое полностью оправдалось...

Я был удивлен, когда увидел, что офицер, ожидавший меня, был одет в черное с серебром. Встретить человека в таком мундире на обычном рейсе – неожиданность. К тому же, в Германии этой формой лучше всего восхищаться с некоторого расстояния. Я инстинктивно вытянулся в струнку самым почтительным образом. Да, Бор, я уже слышу, как вы смеетесь: ваш вздорный Вернер почтителен! Но настали странные времена, и мы делаем то, что должны, чтобы выжить.



Офицер погасил сигарету и указал на грузовой отсек «Тетушки Ю». Я подошел осмотреть груз. Обернулся подтвердить, что все в порядке, – и увидел их. Стук копыт, вихрь шифона – по взлетной полосе на породистых кобылах неслись две красивые гордые женщины. Они были одеты роскошно, как будто собрались на бал или на какое-то великолепное празднество прошлого века, но в то же время держались так, будто родились в седле. Никогда больше я не видел такого сочетания изящества и силы. Всадницы мчались к самолету, будто собирались пронестись над ним, и лишь в последний момент, когда до самолета оставалось всего ничего, они остановились, смеясь, их глаза сверкали.

Я представляю, что вы уже не улыбаетесь, мой дорогой Бор. Вы поджали губы, в ваших глазах – насмешка, вы настроены скептически – и вы даже не гадаете, реальна моя история или нет, вы думаете о том, осознаю ли я, что стал жертвой глупого розыгрыша, или это мой разум не выдержал жаркого августовского солнца и тягот войны. О последнем варианте я много размышлял. Могу сказать лишь одно: если это и была галлюцинация, то во время ее я полностью владел собой и ощущал, что происходящее так же реально, как бумага, на которой пишу, и ручка, которой вывожу эти слова.

Офицер повернулся к женщинам и поднял руку в знак приветствия. Они спешились, бросили поводья и подошли к нему. Женщина повыше была одета в черное платье с серебряным поясом, ее длинные волосы лились по спине гладким черным шелком. Она замешкалась, как будто боролась с каким-то страхом или печалью, о которых не хотела говорить. Но другая женщина не выказала ни страха, ни неуверенности. Она шла к самолету, спокойная и сильная, ее зеленые глаза сверкали, а огненно-рыжие волосы трепал ветер. Она приблизилась к офицеру и властно посмотрела на него снизу вверх.

«Дорогие дамы. Неужели пятьдесят лет так быстро пролетели?» – Эти слова сопровождались искусным поклоном, благодаря которому их глаза оказались на одном уровне.

«В самом деле, сэр Кори. Поужинаете с нами сегодня вечером?»

«Почту за честь, леди Фиона. Годы летят быстро, но всегда – недостаточно быстро».

Был ли упрек в его голосе свидетельством того, что ожидание ему наскучило? Если да, то его покорность почти скрыла это. Я стоял у самолета, не желая быть замеченным, не в силах оторвать глаз от сюрреалистической пантомимы, разворачивающейся передо мной. Но вторая женщина заметила меня: «Сэр Кори, кто это?».

Я услышал, как он начал объяснять, что снова увлекся войной, чтобы скоротать время, и что я его пассажир, а потом Фиона подошла ко мне. Она пронзила меня ясным взором, который, казалось, раздевал меня, проникая в самую суть, в душу, а потом улыбнулась сквозь опущенные ресницы, и эта улыбка в один миг прогнала все мои страхи прочь.

«Я думаю, Дейдра, мы возьмем его с собой. Хорошо, если кто-то присмотрит за лошадьми».

Может быть, более благоразумный человек развернулся бы и бежал от своих заблуждений, но я был околдован этой улыбкой. Так я оказался в грузовом отсеке «Юнкерса» с двумя удивительно спокойными лошадьми, и наблюдал в иллюминатор, как исчезает мир. В этот момент я пожалел, что не был тем самым благоразумным человеком ибо вещи, которые я увидел... О Бор, нет слов, чтобы выразить то, что я видел. Миры смещались под нами, мы мчались сквозь тысячи теней, тысячи вариантов. Я видел, как под нами проплывал Берлин, и, пока мы летели над ним, он превратился в безлюдную пустыню, как будто его сплющил небесный молот. Еще один поворот – и город вспыхнул в огне. Небо переливалось всеми цветами спектра, черный перетекал в красный, красный становился зеленым, но каждый раз цвет возвращался к королевскому индиго, и оставался таким все дольше и дольше. Истерзанная земля внизу покрылась яркой зеленью, и большой лес, глухой и огромный, гораздо больше того, где мы с вами гуляли, протянулся от горизонта до горизонта. Наконец, небо перестало меняться, и самолет приземлился на травянистую полосу между лесом и морем. Рядом виднелось несколько зданий.

Мои странные спутники пошли в главный зал, а я отвел лошадей в конюшню, прежде чем следовать за ними. Зал был небольшим, в нём накрыли ужин на троих. На столе горели свечи, в камине пылал огонь. Они ели и беседовали непринуждённо, как друзья после долгой разлуки. Мерцание свечей заставляло отделку на черном мундире сэра Кори блестеть серебром. Я стоял неловко, не зная, где я, и что мне делать, пока не заметил в стороне инструмент, похожий и в то же время непохожий на фортепиано. Я отвлекся, изучая его устройство, и как только понял, что разобрался – ведь такого механизма я никогда не видел на Земле и безуспешно пытался найти аналогичный инструмент после возвращения, – не смог удержаться от соблазна сыграть.

Я позволил знакомым аккордам сонаты соль мажор Бетховена увлечь себя. До меня донёсся тихий разговор – Дейдра спрашивала Кори, не его ли эта вещь, он ответил утвердительно, – и тогда я погрузился в музыку, укрываясь от этого ошеломляюще странного и незнакомого мира в знакомом мне мире нот. Я вспомнил, как играл для вас, как вы молча сидели у пианино, и я чувствовал, что вы так близко, но не мог нарушить сосредоточенность музыки, а когда музыка стихала, вы уходили в дальний угол комнаты, ускользая от меня. Я вспомнил вечер, когда впервые встретился с Элизабет, тогда я тоже играл эту сонату, я отдавался быстрой музыке, а в конце поднял глаза и встретился взглядом с ней...

Доиграв, я посмотрел вверх и встретился взглядом со сверкающим откровенным взором Фионы, и невольно покраснел. Она насмешливо отвернулась, мои щеки запылали еще ярче. «Надеюсь, я не испортил ваш вечер», – я запнулся.

«Я достаточно давно не слышала эту сонату. Она чрезвычайно уместна». Фиона улыбнулась. «Возможно, я взяла вас с собой, чтобы вы сыграли ее для нас, и вы превзошли все мои ожидания. Чем же нам заплатить таперу?»

«Возвращение домой стало бы щедрой платой для меня, моя леди».

«Мы это устроим. Но моей сестре и ее... другу Кори понадобится больше времени. Побеседуем о чем-нибудь, чтобы скоротать эти часы...»

Мы вышли из зала и спустились к пляжу. Вечер был теплый, и она шла босиком, ее макушка едва доставала до моего подбородка. Она спросила меня о моей работе, и мы устроили дружескую дуэль, обмениваясь идеями о природе атома, как опытные фехтовальщики наслаждаются тренировкой, избегая любых смертельных ударов. Если бы я уже не пребывал в изумлении, я бы задался вопросом, кто она такая, что говорит так естественно и свободно на пляже под звездами о тайнах Вселенной, которые наши лучшие физики лишь начали постигать. Но я все больше и больше увлекался разговором, мои идеи неслись вскачь, увлекая меня за собой. Как в старые времена, Бор, когда мы с вами гуляли и разговаривали где-то в Европе, и с каждым шагом мы становились все ближе к пониманию. Наконец, я решился спросить ее, где мы и как сюда попали...

И вот я пишу эти строки, мое великое откровение. Возможно, мне стоило все рассказать по-другому. Может быть, я должен был сказать «мне привиделось все это во сне», или «очевидно, все вытекает из математических постулатов». Может быть, тогда вы восприняли бы мою идею серьезнее. Но я не мог отказаться от тех воспоминаний о летней ночи, о звездах над головой, о волнах, лижущих наши лодыжки. Наконец, я начал понимать, о чем она говорила мне. Видите ли, мы так долго боролись по поводу так называемой Копенгагенской интерпретации, вы и я, с идеей, что наблюдая, мы могли бы изменить мир. Что это за физика, которая снова ставит человечество и его измерения в центре всего? Что есть Шредингер и его смешной кот? Пока мы гуляли по пляжу, она мне все объяснила. Мы не меняем Вселенную, как не можем заставить Эльсинор исчезнуть, приняв решение отдохнуть в Тисвильде. Мы просто выбираем другой путь, Эльсинор по-прежнему существует, хотя мы никогда не увидим его. Мы можем увидеть мертвого кота, но всего лишь на расстоянии шелеста тени кот все еще жив, его атомы никогда не распадались. Мы не меняем наш мир – мы живем во множестве Вселенных. И когда мы думаем, что изменили мир безвозвратно, все, что мы сделали – это пошли по другому пути. Где-то нас ждут все наши награды. А в центре всего – существа, которые могут двигаться по оси вселенных так же легко, как мы гуляем по пляжу. Они поворачивают за угол – и выбор свершается. Шаг – и мы победили в войне, еще один – и наш город лежит в руинах.

Представляю себе выражение вашего лица, как ваши глаза расширяются, когда вы слышите этот бред сумасшедшего. Но я также могу себе представить, что даже если вы захотите все забыть, мозг начнет анализировать и не сможет остановиться. Только вы сможете так же ясно, как я, увидеть парадоксы и противоречия наших нынешних представлений, которые эта модель действительности сразу же разрушает.

Последствия простираются гораздо дальше, за пределы нашей физики, Бор. Они проникают в самые глубокие недра философии. Предам ли я свою страну, если не сделаю бомбу? Предам ли я человечество, если сделаю? Эти вопросы мучили меня в течение многих ночей. Но теперь я снова свободен. Потому что я полностью уверен, что есть мир, в котором Гейзенберг послужил на благо Германии и обеспечил своей бомбой победу в войне, и я полностью уверен, что есть мир, в котором союзники нас разгромили. Я не должен решать, какой мир создать и какой разрушить. Все, что я должен сделать, это выбрать, каким путем этот Гейзенберг хочет идти, и у моего решения не больше веса, чем у решения, какими пейзажами я бы предпочел любоваться в отпуске. Все будет идти своим чередом. Я ничего не могу изменить, потому что это – физика Вселенной. Но я могу выбрать путь и смотреть, как разворачивается передо мной дорога.

И все это мне поведала на пляже под звездами прекрасная рыжеволосая женщина. Я спросил ее, почему она мне все рассказала, но она лишь улыбнулась и сказала, что я напомнил ей брата, которого она любила. А потом притянула меня к себе совсем не по-сестрински, и я утонул в этих объятьях, как в глубоких морских водах ...

Нет, я не буду посылать вам это письмо. Я причинил достаточно боли, когда однажды попытался все объяснить и потерпел поражение. Больно думать, что вы считаете меня ученым, вооружающим безумца-фюрера ядерным оружием, но я не хочу, чтобы вы считали, что я брежу и в своих галлюцинациях создаю вселенные. Кроме того, я думаю, что единственным человеком, которому я таким образом объяснил бы тайны Вселенной, стал цензор, а он бы вряд ли это оценил. Я закончу рассказ и запру в своем сейфе, и лишь изредка буду мечтать о мире, в котором письмо доставлено адресату.

Утром мы позавтракали с Дейдрой и Кори в Большом зале. Фиона откинулась на спинку стула и спросила с улыбкой: «Вы приятно провели время вечером?».

Кори посмотрел ей прямо в глаза. «Да, миледи. Кажется, вы тоже остались довольны. Давайте не будем ждать еще пятьдесят лет, чтобы снова встретиться».

«Все в руках Фионы, – ответила Дейдра. – В конце концов, это у нее талант находить людей».

«О Дейдра, – сказала Фиона. – Я прошу за свои услуги скромное вознаграждение. – Она протянула руку и на неуловимое мгновенье сжала ладонь Дейдры. Дейдра вспыхнула. – Надеюсь, выплата вознаграждения доставляет тебе удовольствие».

Вскоре мы снова помчались сквозь вереницу адских миров, молнии и огонь окружали самолет, небо менялось, будто в калейдоскопе, земля под нами вспучивалась и опадала. Наконец мой собственный Берлин обрел резкость, и я обнаружил, что стою у самолета на взлетно-посадочной полосе, где мы впервые встретились, и смотрю, как Фиона и Дейдра удаляются в вихре шелков, так же быстро, как и появились. Сэр Кори или офицер Кори, или кто бы он ни был, поклонился им вслед, и, как только всадницы исчезли из поля зрения, посмотрел на меня. «Пора заводить мотор», – вот и все, что он сказал мне за весь путь обратно. Мы прибыли вовремя, что, учитывая все эти события, мне удивило. Я, кажется, так и провел остаток года в некотором замешательстве – не всегда был уверен, что знаю, какой сейчас месяц. Должно быть, время идет по-разному в разных местах.

Маленькая точка «Юнкерса» растворилась в ярко-синем небе, и с ним исчезла моя последняя связь с произошедшим. Весь месяц я тихо сходил с ума. Все это, Бор, ослепляло меня, и разве мог я отбросить эти мысли, и просто вернуться к работе над дьявольскими схемами устройства для убийства людей? Я ходил, бормоча себе под нос, прокручивал в голове возможности и последствия существования множественных вселенных снова и снова, пока не понял, что сойду с ума, если не расскажу все это кому-то. И я приехал в Копенгаген.

Простите меня за все, что я наговорил. Я сожалею, что мои слова заставили вас сделать неправильные выводы. Простите, но я был так занят мыслями о своем страхе – меня так пугало то, что я хотел рассказать. Я совсем не следил за словами, пока не стало слишком поздно, и я лишил себя всех возможностей поведать вам о том, что меня терзало.

Но я знаю, где-то есть мир, в котором мы гуляли по Копенгагену и разговаривали, и я вам все объяснил, и мы вместе отправились изучать тайны миллионов вселенных. И я знаю, что есть другой мир, где молодой Гейзенберг играет на фортепиано, а молодой Бор не сбегает в дальний угол комнаты, а ждет рядом, пока не отзвучит престо...

Мой дорогой Бор.

Всегда ваш, Вернер Гейзенберг.

@музыка: Бетховен, Трио Соль мажор для фортепиано, скрипки и виолончели

@темы: джен, фест

---

День пятый

[Tamella]

Темы дня:
1. Личные чувства мешают хорошей политике, - улыбнулся я, - юридическим решениям и деловым отношениям.
2. Янтарь должен быть разрушен!
3.
- Пора открывать карты.
- Мне не нравится, как это звучит.

@темы: фест

---

День четвертый. Янтарь.

[Tamella]

Название: Подле трона
Автор: Слэшных Дел Мастер
Бета: Netttle и Веррье.
Категория: джен
Пейринг: принцы и принцессы Амбера
Рейтинг: G
Размер: мини (2286 слов)
Дисклеймер: Права на героев принадлежат Роджеру Желязны.
Примечание: фик написан на фест «Зима в Янтаре» на дневниках. Команда Янтаря. День четвертый, тема №1 "За чем бы он сейчас ни охотился, я знаю, он с наслаждением бросит любую дичь ради такой добычи, как два его брата"
Примечание 2: События происходят задолго до первой книги.
Примечание 3: АУ по отношению к возрасту Озрика.
Примечание 4: Эрик с Озриком цитируют Шекспира, Дейрдре - Софокла.
Саммари: Оберон внезапно пропадает.

***


- Я скажу, что это ты съел конфеты!
- Ну и что, тебе все равно не поверят!
- Я облизал их.
- Фу-у!!!



- Ну, в третий раз, Лаэрт, и не шутите, деритесь с полной силой; я боюсь, вы неженкой считаете меня , - звонкий мальчишеский голос, отражаясь от каменных стен, эхом взвился к высокому потолку, разгоняя полуденную сонливость.

- Вам кажется? Начнем!

Полукруговой батман Эрика не достиг цели, и глухой удар деревянных шпаг вызвал смех у наблюдавших. Щеки опалило румянцем. Он не любил, когда над ним смеялись. И хоть бился он сейчас с Бенедиктом, самым ловким из них, все равно, так попасться было стыдно. Бенедикт с легкостью парировал все выпады, с каждым шагом заставляя Эрика отступать к трону. Вот и сейчас, подгоняемый возгласом младшего брата, он сделал несколько ложных финтов, чем вызвал хлопки одобрения. Эрик, не удержав равновесия, поскользнулся и грохнулся на трон, крепко вцепившись в подлокотник. Не медля ни секунды, он сделал резкий укол шпагой, попав брату в живот. Бенедикт, не ожидавший столь подлого нападения, ткнул Эрика в ответ, а затем отступил, медленно опускаясь на колени и шепча:

- Гамлет, ты убит. Нет зелья в мире, чтоб тебя спасти, ты не хранишь и получаса жизни. Предательский снаряд — в твоей руке, наточен и отравлен; гнусным ковом сражен я сам. Смотри, вот я лежу, чтобы не встать. Погибла мать твоя. Я не могу… Король… король виновен.
Бенедикт последний раз вздохнул и затих у ног брата. Эрик, соскальзывая с трона, хрипло произнес:

- Клинок отравлен тоже! Ну, так за дело, яд! – и упал рядом с Бенедиктом.

В Тронном зале наступила тишина. Солнце скрылось за горизонтом, в последний раз посылая свои лучи сквозь витражи высоких стрельчатых окон, отчего на полу проступили причудливые цветные узоры. Тьма хлынула, отвоевывая освещенные жирандолями углы. Тени в этот час становились особенно живучи, словно приобретали свою собственную форму. Вот и сейчас темнота, сочащаяся из-под двух тел, которые лежали подле трона, была настолько густа и осязаема, что складывалось впечатление, будто это настоящая кровь.

Смешки и хлопки стихли. Все ждали, что будет дальше.

Девочки восседали на длинном пиршественном столе, поджав ноги и накрыв колени пышными юбками. Маленький Рэндом сидел рядом с ними, в кулачке он сжимал орехи. Фиона и Флора перешептывались. Прислонившись спиной к толстой ножке стола, на полу расположился Кейн. Флора, махая ногой, периодически задевала его плечо. Кожа на его лице облезала – практически все лето он провел у гавани, собирая морские ракушки и строя деревянные парусники. Наблюдая бой, Кейн чесал нос и щеки, и Фионе не раз приходилось одергивать его за руку, запрещая трогать обгоревшую кожу. Джулиан сидел на подлокотнике трона, опустив подбородок на скрещенные руки, Корвин стоял, прислонившись плечом к стене. Рядом на корточках сидел Джерард. Блейз угрюмо посматривал на Бренда, готовя план мести. Тот подставил ему подножку на вчерашнем приеме послов из королевств Золотого Круга, и Блейза отругал отец.

- Брата я схороню. Прекрасна в деле этом и смерть. В гробу лежать я буду, брату любимому любимая сестра, пав жертвою святого преступленья. Дороже мне подземным угодить, чем здешним: не под властью ли подземных всю вечность мне придется провести? – Дейрдре соскочила со стола и упала на колени перед Эриком, поддерживая его голову руками.

Бенедикт приоткрыл один глаз, громко прошептал «Кажется, это не отсюда» и вновь зажмурился. Дейрдре прыснула, Эрик захохотал в голос. Не сумел остаться серьезным и Джулиан. Спрыгнув на пол, он подхватил Дейрдре на руки и закружил по залу, декламируя сквозь смех:

- Тридцать бед трехкратных да поразят проклятую главу того, кто у тебя злодейски отнял высокий разум! Придержите землю, в последний раз обнять ее хочу.

Теперь засмеялись все. Детский смех прокатился по залу, чистотой и звонкостью соперничая с цокотом копыт Единорога. Какие-то неведомые силы, старше Огненного Пути и самого Дворкина, поднимались из глубин детских душ. Казалось, такое единство ничто не могло разрушить. Они были все вместе, всегда и во всем. Конечно, были и шуточки, и розыгрыши, но никогда они не ссорились по-настоящему. Детская вера в дружбу оказывалась сильней всех бед и несчастий, приходивших извне. Старшие, после смерти Паулетты, опекали Рэндома - он стал самым балованным сыном Оберона. Бенедикта и Озрика слушались – если случалась ссора, то всегда шли к ним. Они были семьей.

Флора внезапно завизжала и, свесившись с края стола, треснула Кейна по голове.

- Ты идиот! Разве можно так пугать?!

- А вот не надо болтать у меня ногами перед носом! - он показал Флоре язык и отскочил подальше. Яростный взгляд вкупе с решительно сдвинутыми бровями не давал повода для сомнений – сестра намерена его догнать и отомстить. Но спрыгнуть со стола она не успела, Рэндом дернул ее за косу, заливисто хохоча. Флора резко развернулась к нему, и мальчик от неожиданности ойкнул.

- Хочешь? – Рэндом протянул ей горсть орешков, которые сжимал в ладони, и очаровательно улыбнулся.

- Я буду! – Ллевелла взяла пару штук.

- Не ссорьтесь, он тебя просто дразнит, - Джерард помог Флоре спуститься. Он показал Кейну кулак, но было видно, что глаза его смеялись – визг сестры позабавил всех.

- Вот толкну тебя на Огненный Путь, будешь знать! – Флора обиженно отвернулась.

Кейн побледнел, хотя, конечно, на обожженной солнцем коже это было не очень заметно. Огненного Пути боялись все, даже Бенедикт старался лишний раз не говорить о нем. Бесконечной винтовой лестницей и темными подземельями, в недрах которых был начертан Путь, они пугали друг друга, сидя вечерами в полутемной библиотеке, освещаемой только всполохами огня в камине. Особенно старался Бренд. Он рассказывал про огромных бесформенных чудовищ, живущих в подземельях и выходивших ночью бродить по замку. Некоторые из них ползали, но многие умели летать. Бренд накидывал себе на плечи плед и кружил вокруг испуганных сестер.

- И если вы вдруг услышите тонкий вой, и скрежет, и свист, то знайте – это они летят за вами из самого сердца огненного варева Пути. И шарканье, и скрипы – это не дозорные обходят замок, это они ползут к вашим кроватям! - говорил Бренд, заслоняя своим пледом камин, отчего на маленьком островке из кресел и дивана становилось еще темнее, а сам он превращался в темного демона с бордовыми крыльями.

- А когда они вас схватят, то утащат на свой Огненный Путь и будут питаться вашим телом и пить вашу кровь.

Обычно на этом моменте кто-то из братьев, сидящих на полу полукругом перед камином, не выдерживал и хватал сестер за ноги (все зависело от того, которая из них не додумается подобрать ноги на кресло), так что апофеозом рассказа каждый раз был девичий визг и дружный смех.

- Давно наступил вечер. Где же отец? – Джулиан, опустив Дейрдре на трон, взглянул на часы.

Все переглянулись, Озрик подошел к двери и выглянул в коридор:

- Никого нет.

Фиона взволнованно взглянула на брата:

– Может, стоит спросить у Советника, где он?

Озрик пожал плечами и вышел. Несколько минут в зале было тихо. Все переглядывались. Оберон был обязательным человеком, и если сказал, чтобы они собрались на закате в Тронном зале, то должен был прийти обязательно. Он не из тех, кто любил пошутить.

- А вдруг забыл? – Джулиан подошел к окну. – Уже совсем стемнело. Может, у него какие-то неотложные дела?

- Но тогда бы он предупредил нас, - спрыгнув со стола, Ллевелла встала рядом с братом.

Вернулся Озрик и сказал, что Советник не знает, где король. Его не видели со вчерашнего вечера.

- Что же нам делать? – Ллевелла обняла себя руками и прижалась боком к Джулиану. В зале было прохладно.

- Будем его искать? Нам нужно разделиться, - глаза Блейза загорелись энтузиазмом. Он всегда любил загадки и приключения.

- Тогда ты пойдешь в подземелья, – расхохотался Бренд.

- Я думаю, нам стоит остаться здесь и дождаться его, - Фиона была наиболее рассудительной.

- А вдруг с ним что-то случилось? – Корвин посмотрел на родных. – Как мы можем сидеть здесь и ждать?

- Ну, хорошо. Мы разделимся по парам, - Бенедикт взял маленького Рэндома за руку. - И через час вновь встретимся здесь.

- Нет, я против, - Фиона была неприступна. – Если он пропал, то его уже наверняка ищут, нам нет смысла ходить в такой час по замку.

- Советник выглядел совершенно спокойным, - Озрик нахмурился.

- Но ведь Советник не знал, что отец нам назначил встречу, - сказал Бренд.

- Так, подождите… Выходит, что кроме нас никто не знает, что отец должен быть в замке? Нужно тогда предупредить стражу, сказать, что пропал король! - Эрик был взволнован и уже направился к выходу.

- И кто тебе поверит? Решат, что ты просто разыгрываешь их! – воскликнула Флора.

- Я принц! Мне обязаны поверить!

- Ха! Вспомни, сколько раз ты подшучивал над ними!

Озрик коротко взглянул на Эрика и ухмыльнулся. Каждый из принцев считал своим святым долгом разыгрывать придворных. Делались ставки, и победитель всю неделю собирал «дань» со своих «подданнных». Пока лидировал Эрик. Кейн отдал все морские трофеи в виде ракушек и блестящих камней, с Джулиана он потребовал его настоящий охотничий нож, о котором не знал отец, Блейзу приходилось таскать из кухни сладости.

- Ну ладно, что мы будем делать? Я за то, чтобы пойти его искать, - сказал Корвин.

- Я тоже.

- И я.

Бенедикт обернулся к Фионе:

- А ты оставайся здесь, на случай, если он придет.

Начали делиться, кто с кем пойдет. Так как Фиона решила остаться в Тронном зале, а Рэндом, увлеченный общим приключенческим настроем, наотрез отказался сидеть с ней, то договорились идти парами, брат с сестрой. И только Эрик сказал, что пойдет с Озриком – они соперничали друг с другом всегда, как только появлялся случай. Вот и сейчас поспорили, кто из них быстрее найдет отца.

Поиски затянулись на несколько часов. Начавшиеся как игра, уже совсем скоро они стали вызывать какое-то смутное беспокойство. Оберона нигде не могли найти.

Фиона, свернувшись калачиком на отцовском троне, спала. Над Амбером грудились тучи, опускаясь низко и задевая высокие шпили. Большая черная яма поглотила звезды и луну. Ночь заползала в окна, и только маленькие огоньки зажженных жирандолей охраняли сон принцессы. Воздух был прохладный и сырой, запах грозы просачивался в зал.

Первыми вернулись Ллевелла и Кейн. Брат разбудил Фиону.

- Ни в библиотеке, ни в кабинете его нет. Ты совсем сонная, - Кейн провел рукой по ее волосам. – Может быть, пойдешь к себе?

- Нет-нет, я дождусь остальных.

- А я, наверное, пойду спать, - Ллевелла скрыла зевок ладонью, - спокойной ночи, родной.

- Спокойной ночи.

В дверях она столкнулась с Джулианом и Флорой. Они выглядели уставшими.

- Не нашли?

- Нет, - Джулиан потер глаза. – Обошли весь первый этаж.

Спустя несколько минут подтянулись остальные. Все, кроме Бенедикта с Джерардом и Рэндомом, собрались возле отцовского трона. Новости были неутешительные – Оберона никто не нашел.

- Что же нам теперь делать?

- Я думаю, нам нужно его дождаться.

- А я не вижу в этом смысла. Я уверен, отец завтра вернется. В противном случае, его уж точно начнут искать.

- А если нет?

- Обязательно начнут! Он же король.

- Что, если он не вернется? Что, если он пропал… навсегда?

- Не говори глупостей!

Но произнесенные слова страхом полоснули по сердцу. Раньше они себе не представляли мир без Оберона. Он был незыблем как Амбер. Он существовал всегда.

Дети переглянулись. Смутное беспокойство зашевелилось в сознании, какое-то необъяснимое чувство, спавшее глубоко внутри, вдруг проснулось. Происходило что-то очень важное, каждый чувствовал это, но не мог понять. Странное ощущение, с каждой минутой становившееся все яснее и четче, овладевало ими. Еще немного и они поймут…

- Нам нужно что-то решать сейчас, а не завтра! – Озрик ударил кулаком по столу. – Я считаю, что нужно первым делом предупредить Советника. Если кто-то из наших врагов узнает, что Оберон пропал, на Амбер тут же…

- Не говори глупостей! – Фиона сложила руки на груди.

- Это не глупости, Фиона! Нужно распределить обязанности. Значит так, я буду вместо отца, - Озрик сел на трон. - Блейз…

- А чего это ты раскомандовался? Почему ты будешь вместо отца? - Эрик встал напротив Озрика.

- Потому что я старший.

- И что?

Осознание того, что они остались одни, без Оберона, пьянило, словно крепкое вино. Вседозволенность глотком отравленного, но такого сладкого напитка, опалила горло.

- Ты обязан меня слушаться!

- Кто это сказал?

- Так всегда было!

- Но теперь-то не так. Теперь мы сами по себе.

- Я старше!

- А я сильнее!

- Мальчики, прекратите!

Вдалеке громыхнуло - гроза подбилась все ближе к замку. Часы пробили полночь.

- Ну уж нет! Почему я должен подчиняться брату, который не намного старше меня, если я сам могу стать королем?

- Ну и что ты сделаешь?! – Озрик вскочил на ноги и толкнул Эрика в грудь.

В тронном зале наступила гробовая тишина. Эрик грязно выругался, и у Дейрдре вспыхнули щеки.

- Эрик! - потрясенно прошептала она.

Остальные не вмешивались. Флора тихонько плакала, Бренд что-то высчитывал, Корвин побледнел, Джерард переводил обеспокоенный взгляд с Эрика на Озрика. Остальные братья молчали. Растерянность в их глазах сменилась недоверием. Они словно превратились в маленьких волчат, внезапно потерявших вожака. Осознание того, что теперь каждый может претендовать на трон Амбера, перечеркивало их дружбу.
Завязалась драка.

Два брата клубком катались по каменному полу, награждая тумаками и царапинами друг друга. Эрик увернулся, пряча лицо, и Озрик ударил его кулаком по плечу. Вскрикнув, младший брат резко развернулся, схватил старшего за воротник и занес над ним острый нож, тот самый, который он отобрал у Джулиана. В глазах Озрика промелькнул страх, он попытался вырваться, но захват на шее был слишком силен.

- Нет, Эрик! Хватит!

Окрик Фионы словно заставил всех очнуться. Джерард подскочил к Эрику и схватил его сзади за руки, оттаскивая от Озрика. Кейн помог старшему брату подняться. В воздухе висела напряженная тишина. Два брата смотрели друг на друга с ненавистью, Эрик сжимал в руке нож. Лезвие блестело в свете огней, костяшки пальцев побелели до синевы.

Джерард несколько раз встряхнул брата.

- Успокойся. Что вообще на вас нашло?

Эрик промолчал. Остальные опустили глаза. Это чувство сложно было облечь в слова, но каждый уже знал, что сейчас случилось что-то важное, что-то, навсегда изменившее их. Вечерняя возня возле отцовского трона показалась сейчас такой глупой, детской. И такой страшной. Кто мог знать, что спектакль, разыгранный у подножия трона Амбера, так скоро обернется правдой.

fin

Бонусная работа дня

Тема №2: "Я хотел побыть безответственным ничтожеством и вволю повеселиться."

Автор рисунка и драббла: netttle
Название: Random of Amber
Жанр: Джен
Рейтинг: G
Персонажи: Рэндом
Дисклеймер: Выгоды нет, один фан

Я закрываю глаза и вижу красный планер в беззаботном небе Тексорами.

А вместе с ним - песок, обжигающий босые ноги, мальчишек, продающих кокосовое молоко, девиц с корзинами на головах, которые идут куда-то вереницей, будто караван верблюдов.
Длинные тени от пальмовых листьев - острые, как мечи, падают мне на ноги ровно в полдень. Я пью ром и смотрю на небо сквозь зеленое бутылочное донышко.
Я никто.
Я забыл свое имя, я держу в руках только раскаленную колоду для покера, пахнущую типографской краской и табаком. И барабанные палочки вместо мечей.
Я не колдую над Отражениями, я болтаюсь в гамаке под пальмами и смотрю на море. Море - лучшая анестезия. Ром - лучший антидепрессант.

Славный солнечный город Тексорами, где я был безответственным ничтожеством и веселым раздолбаем, часто снится мне.

Я открываю глаза и вижу красную лампу у своей кровати.

Это десятая. Девять раз я швырял чертову лампу в стену. И каждый раз она появлялась на столике вновь.
Мне трудно дышать, я чувствую, как давит на грудь бесконечная, безразличная, беззвучная толща воды. Я вглядываюсь в зеленую тьму за толстым стеклом, там шныряют мерцающие рыбы и странные глубоководные чудовища. Я вижу в стекле красноватое отражение своего лица - потерян, заточен в глубинной тюрьме. Едва различимый шорох за спиной - это Виала, такая же беззвучная и таинственная,как море Рэбмы.

Я закрываю глаза и вижу красную кровь на своем клинке.

Лабиринт Рэбмы пройден, его сила еще гудит в ушах бесконечным пожаром, стоит огненной стеной за спиной. Да, мне не одолеть Эрика, даже Корвину это не удалось - так хоть повеселюсь вволю! И я завариваю хорошую кашу, как в старые-добрые времена, и рвусь вперед, изрыгая проклятья, я похож на сторукую стальную мельницу и мне никого не жаль.

Я открываю глаза и вижу красный камень на своей ладони.

Существо, прекраснейшее из прекрасных, оно подходит ко мне и смотрит ласково, как будто меня касается лунный луч. Это белый Единорог, его рог направлен на меня. И в моей голове снова гудит и рокочет - это не вопрос, не предложение, не просьба. Это рок, который искал меня и нашел. Как я ни прятался.

@темы: фест

---

День четвертый. Хаос.

[Tamella]

Название: Оно
Автор: Лао Ши
Автор баннера: RianoneL
Категория: джен
Жанр: юмор
Дисклеймер: Все принадлежит Желязны, кроме бурной фантазии автора.
Тема: Руки прочь от Мерлина, - сказал Призрак. - Он правит здесь как король. Никаких пут на короле!

***
– Скажи, дядя, у вас же есть этот, как его... «Всемирный сплетник Амбера». Кто, кстати, придумал столь идиотское название? Так вот, почитал я тут пару его номеров...
– О, а последний видел? Там интереснейшая статья про Джулиана. Мы всем дворцом читали – радовались, как дети.
– Про Джулиана? И они ещё живы?
– Они? А... журналюги? Да кто ж их тронет. Пользы от них слишком много. Вот, к примеру, - Рэндом вытянул ноги к огню и отхлебнул добрую половину своего виски, - ты знаешь, что у нас с Виаллой только за год родилось уже четырнадцать детей, причём пятеро не мои, а остальные – не от неё? После этого меня уже не достают вопросами, когда же мы заведём наследника. Придворные вообще боятся эту тему затронуть...
– А до... часто спрашивали? – осторожно поинтересовался Мерлин. Он на собственном опыте легко мог представить, как быстро такие разговоры начинают приводить в бешенство. Про детей, про наследников, выбор невесты, выбор клана невесты, место свадьбы и первой – и последующих –брачных ночей, заведение гарема, избавление от гарема... и про все остальные мероприятия, положенных по этому грешному этикету.
Рэндом буркнул в ответ что-то неразборчивое и не слишком цензурное, вроде как про кучу навоза, которую лучше не ворошить.
– А что ты так заинтересовался нашей, хм, культурной жизнью, коллега?
– Да так... Я уж как-то привык к симметрии, знаешь. Географически в Амбере стабильность, политически – бардак, а во Дворах политически стабильность, а географически...
– Бардак? – хмыкнул Рэндом.
– «Дворы Бардака» звучит гораздо менее гордо, чем «Дворы Хаоса», – оскорбился Мерлин, – Так вот, я как-то уже привык, что наша политическая... ну и, скажем прямо, вся остальная жизнь... укладывается в весьма строгие рамки. Кто за кем, кто старше кого, и в особенности, кто кому наследует – с этим у нас чёткий, давно определённый порядок. Но недавно у нас завелось... это.
– Это?
– Это, – Мерлин допил остатки своего пива и потянулся за куском пиццы, – Жёлтая пресса.
***
«Как – Мандор? Правда, Мандор? Точно Мандор?» – разносился этим вечером над Дворами едва слышный слаженный шепот тысячи голосов, – «Может, всё-таки не Мандор?».
– Ну а кто ещё? – язвительно возражали особо уверенные, – Как там было сказано? «Особо приближен к трону». «Приближен», а не «приближена», так? И ещё «сложная история отношений». Так они сначала всю жизнь дружили, потом чуть друг друга не поубивали, а теперь вид делают, что у них чисто деловое сотрудничество. Нет-нет, Мандор и никто другой, какие тут могут быть другие варианты?
– Ну есть ещё Юрт, – слабо протестовали самые недоверчивые.
– Какой ещё Юрт, я вас умоляю. Вот, пожалуйста: «утончённость и любовь к искусствам». Какое это отношение к Юрту имеет?
– И в самом деле, – уныло соглашались с непробиваемым аргументом хаосситы и тяжко вздыхали, – Но как же так?
– Остальное-то всё правда... Вот, горничные леди Дары говорят – да, пили кофе. Три раза. Утром. Почему? То-то же! Нет-нет, как огорошат нас на этом балу новостью – вот так весёленькое начало Оборота будет!
***
–...жёлтая пресса, – повторил Мерлин недобрым тоном.
– Не так. «Жёлтая Пресса», с теми же интоннациями, что и «Чёрная Простыня» или...
– Или «Гроб на колёсиках»?
– Вот. Я никак не мог вспомнить, чем ещё мы друг друга в детстве пугали. Кажется, было ещё какое-то Закроватное Чудовище... хотя вполне возможно что это был Дворкин.
Мерлин прокашлялся, глядя в туман за окном. Он-то организовал эту встречу с тайной надеждой получить дельный совет, хотя, конечно, в другой раз не отказался бы послушать анекдоты из жизни амберского двора.
– Ага. Значит, у тебя завелось, как ты говоришь, Это, и ты теперь хочешь знать, что с ним делать?
– Примерно. Дустом выводить?
– Совершенно неэффективно. Мутируют, – уверенно отмёл идею Рэндом. Мерлин подумал и решил не спрашивать, как именно Королевский Двор Амбера проверял эту идею. Примерно было понятно, а технические детали не столь уж и важны.
– Слушай... дай почитать, а? – оживился Рэндом, – А я тебе взамен номер про Джулиана отдам. Я его, между прочим, у Фионы отобрал, воспользовавшись «данной мне свыше королевской властью». И никак иначе. Мне почему-то никак подписку не оформят.
– Не могу, – вздохнул Мерлин.
– Мм... а за номер про Корвина?
– А там что-то интересное?
– Ну, если тебе интересно точное число твоих сестёр...
– Моих кого? – взвился Мерлин, – Вы!..
Рэндом требовательно протянул руку.
– Да не могу я! Почитать дать, в смысле. Потому что Это не газета. Наверное, её создатель решил, что для Дворов так слишком банально. В результате у нас вот, – он смущённо кашлянул и полез в карман пиджака, – вот Это.
***
– А как же наследник? Ведь как же...
– Вы, что, не слышали? Вчера же как раз говорили. На, как её... да, на Земле...
– А не стоило, не стоило его туда отпускать! Тем более, одного! И в Амбере он сколько жил, наслушался, насмотрелся... Теперь кашу заварит, а кому расхлёбывать? Нам, конечно.
– Так вот, на этой Земле придумали...
– Зачем такие сложности? Найти умную девочку, леди Дара её научит, и всё! Незаконный, но прямой наследник лучше, чем никакого.
– А сама леди Дара знает, что?..
– Как, в самом деле, она может чего-то не знать? Да и кофе они где пили? У неё! Точно знает. Но что она сделать может? Разве что, вот... девочку подослать. Умную. Очень.
– Постойте, была же ещё Фиона, да?
– Ну вы сравнили: принцесса, да ещё и амберская, и...
– Мда, действительно, это я что-то не подумал.
– А может, они усыновят кого-то?
– Ага, Юрта.
– Нет, он же брат. Причём им обоим. Сводный.
– Да это уже такие мелочи по сравнению с...
***
– Оно... радио? – изумился Рэндом. – Надо же, до чего у вас прогресс дошёл!
– Ну да, что-то вроде. Приходишь к завтраку, берёшь чашку кофе, а там у блюдца Оно лежит... и разговаривает.
– Знаешь, я тут вот подумал, - Рэндом нашарил на столе пачку сигарет, – Как мы всё-таки измельчали. Предыдущие правители, если собирались вместе, что обсуждали? Судьбы мира. А мы? Какую-то жалкую сплетню.
– Я таки подозреваю, что моё психическое спокойствие весьма тесно связано с судьбами мира, – сдержанно заметил Мерлин, протягивая зажигалку, – И потом, они скоро там сами назначат моего наследника, а я как-то пока, хм, увольняться... не собираюсь.
– Это хорошо. Нам же ещё с вами договор обновлять. К тебе я, пожалуй, уже привык, а с новым королём снова вся эта канитель с подарками, визитами, церемониями. Оно мне надо?
Они ещё немного помолчали. За окном клубился тяжёлый туман, скрывая контуры Лабиринта Корвина. Мерлин как-то решил, что здесь самое удачное место для неофициальных встреч, раз уж ни одна из основных Сил не рискует появляться поблизости. С тех пор тут появился небольшой дом с гостиной, камином и, главное, всегда полным баром. Рэндом предлагал ещё барабанную установку, но Мерлин пригрозил построить второе Колесо-Призрак, и вопрос замялся сам собой.
– К слову о симметрии, - снова оживился Рэндом, – Если теперь эта прелесть завелась на вашем краю мира, может, она должна была исчезнуть у нас? Она, конечно, веселит и всё такое прочее, но без неё как-то спокойнее.
– Сомневаюсь. В Амбере же блохи, к примеру, есть? Вот и во Дворах тоже. Только выглядят по-другому.
– А как?
– Ну они такие... блестящие, – Мерлин неопределённо повёл рукой в воздухе, пытаясь показать, как именно блестят блохи во Дворах, – Кусачие. Мерзкие такие твари.
Рэндом помолчал, пытаясь представить, что именно хаоссит может называть «мерзким созданием». Сам он во Дворах был всего пару раз и, хвала то ли Единорогу, то ли Змею, с тамошними блохами не сталкивался. Впрочем, некоторые домашние питомцы и так произвели неизгладимое впечатление.
– Да, – спохватился он, – Это всё безумно интересно, но я-то тут причём? Психотерапевт из меня, сам знаешь, никакой, да и клиентуры хватает. То Флору успокой, то Джулиана.
– А. Да. Хм. Нет, успокаивать меня не надо, – ответил Мерлин, открывая ещё бутылку, – лучше скажи, что с Этим делать-то?
– В смысле?
– В прямом. Я же говорю: они мне скоро наследника назначат. В лучшем случае. А то ещё и демократию изобретут. Ты можешь себе представить демократию во Дворах?
– Могу, – ни секунды не раздумывая, ответил сказал Король Амбера, – Я теперь уже всё могу представить. Но как на демократию может повлиять какое-то жёлтое радио? Мало ли, что они там говорят.
– Не так страшно, что они говорят. На ком только меня уже не женили, даже что-то про Дару говорили... недолго, правда. Гораздо страшнее, что они всему этому верят. Слух – это, видите ли, просто слух, а то, что по радио сказали, почему-то сразу становится истиной. Я, конечно, рад, что они про Корал забыли...
– Вот! Это же самое главное! Будет следующий выпуск, они и про Мандора забудут. А там, может, и мозг проснётся. Или они просто привыкнут. Неважно. Если уж не получается не обращать на Это внимания, используй в своих интересах.
– Думаешь, после слухов о Мандоре Дворы обрадуются, если я скажу, что ближайшие лет двести вообще жениться не собираюсь?
– Вероятно. Ты только поаккуратнее там сформулируй, а то народ такого додумает... Никакое «Оно» не сравнится...
***
Музей Путей Всевидящих даже во Дворах Хаоса считался местом странным, настолько, что далеко не всякий хаоссит добровольно решался на прогулку среди его экспонатов. Некоторые композиции даже у существ, каждый день смотрящих в Бездну, вызывали, в лучшем случае, лёгкое недоумение.
У нового Короля Хаоса, по каким-то необъяснимым причинам питавшего к этому месту странную симпатию, была привычка приглашать сюда придворных для сложных разговоров, как бы невзначай останавливаясь у особо впечатляющих инсталляций. Нередко после таких бесед подданные часами стояли, рассматривая «предмет искусства», пытаясь расшифровать скрытые намёки Короля.
Ничего странного, что многие уголки этого постоянно изменяющегося места оставались практически неисследованными, а экспонаты появлялись и исчезали, казалось, сами по себе. Одним больше, одним меньше – никто на это не обращал внимания.
В таком месте рано или поздно, как те самые тараканы, просто должны были завестись заговорщики.
Колесо-Призрак неторопливо облетал свои владения. Конечно, узнай кто-нибудь, что он называл Музей «своими владениями», это вызвало бы бурю эмоций, но всё же именно здесь, в воплощении строгой безумности, Призрак чувствовал себя практически дома. Наибольшее удовольствиe ему доставляли прогулки с Мерлином, когда папа пытался объяснить своему созданию историческую ценность или художественный смысл экспонатов. Особенно плохо у Колеса обстояло с пониманием «художественного смысла». С огромным сожалением он, сам будучи в определённом смысле абстракцией, осознавал, что существует нечто, абстрактнее его самого.
Вот искусство Амбера ему нравилось гораздо больше... с другой стороны, там всё было уж слишком упорядоченно.
К большому сожалению Призрака, столь полюбившиеся ему прогулки в последнее время случались всё реже и реже. Ещё можно было понять, когда случался какой-нибудь важный приём, или совет, или заседание чего-то то там, где без Мерлина ну никак не могли ничего решить. Но когда папа стал пропадать на «политических свиданиях», Колесо-Призрак понял, что надо брать дело в свои манипуляторы.
Ладно бы эти свидания папе нравились, рассуждал Призрак, но он же любым способом изобретал предлоги на них не ходить. Всё же, по каким-то загадочным причинам – был ли это этикет, вежливость или политическая целесообразность, Призрак точно сказать не мог – на эти самые свидания ходить всё-таки приходилось, что отнимало время от такого совершенно законного и гораздо более приятного времяпрепровождения, как воспитание собственного ребёнка, что, с точки зрения Призрака, было просто возмутительно. Считал ли сам Мерлин воспитание Колеса делом приятным и полезным, уточнять тот на всякий случай не стал.
Пожалуй, Призрак слегка гордился технической реализацией своего плана. Конечно, не всё пошло так, как было задумано, но для первого, и сразу столь масштабного, эксперимента над людьми результат получился просто отличным. Наиболее слабым местом в плане был совершенно ничего не подозревавший Мерлин.
Колесо завернуло за угол и остановилось у ничем не примечательной композиции: что-то вроде чертёжного стола, каким его мог бы создать житель Отражения, отродясь не видавшего ни столов, ни карандашей. Поистине гениально: разместить печатный станок, который искали королевские ищейки, не где-нибудь, а в самом центре владений правящего Дома. «Какой Дом, такой и центр,» – подумал Призрак, забираясь внутрь прибора. Там, на одной из деталей, спрятанной как можно дальше от посторонних взглядов, было выгравировано несколько слов – шутка для узкой компании: «Руки прочь от Мерлина. Никаких пут на Короле!». Призрак подумывал сделать это своим официальным девизом и даже обсуждал идею с Корвином, после чего пришлось признать, что для девиза фраза длинновата и недостаточно изящна.
Проверив устройство, Призрак задумался над темой следующего выпуска. Ему определённо не нравилось, куда стали развиваться мысли хаосситов.
С одной стороны, на прошлом балу Мерлин всё же официально объявил, что не собирается жениться пока – Призраку особо понравилась формулировака – пока «Во Дворах не установится достаточная стабильность», и заявление это было принято со вздохами радости и возгласами одобрения, что ещё пару Оборотов назад было невозможно. Формально, цель проекта достигнута.
С другой стороны, Призраку совершенно не нравилось, куда повернули мысли хаосситов. Как можно было, даже на минуту, допустить, что он, Призрак, захочет стать Королём Хаоса? А вдруг папа решит, что это – ответ на все его проблемы? Нет, надо их срочно разубеждать.  
А лёгкая седина Мерлину только идёт. Солидности прибавляет.

@темы: джен, фест

---

День четвертый

[Tamella]

Темы дня:
1. За чем бы он сейчас ни охотился, я знаю, он с наслаждением бросит любую дичь ради такой добычи, как два его брата.
2. Я хотел побыть безответственным ничтожеством и вволю повеселиться.
3. Руки прочь от Мерлина, - сказал Призрак. - Он правит здесь как король. Никаких пут на короле!

ЗЫ: нуууу... и делюсь подарками моей френдленты ^^

по теме ^^

@темы: поржать, фест

---

День третий. Хаос

[Brand Bariman]

Тема: Хаос. 3-й день.
1. Он был маленьким хитрецом с маниакальной склонностью к убийствам, который, как я вспомнил, вечно против чего-то восставал.
2. Я пытаюсь добраться до Двора Хаоса. Ты знаешь дорогу?
3. Если у вас есть хоть капля ума, вы не будете играть в эту игру и проживете дольше.
Название: Сны и зеркала
Автор:  Brand Bariman
Автор баннера:  RianoneL
Персонажи: Мерлин, Сокрытые, Чеширский Кот, Гусеница, Болванщик
Рейтинг: PG
Категория: джен
Жанр: экшен, психоделика.
Размер: мини, 2499 слов
Саммари: Постканон - после "Сокрытой и гизели"
Дисклеймер: Все принадлежит Желязны, кроме бурной фантазии автора.
Иллюстрация:  Brand Bariman (Bryce, Photoshop).

Не каждый день обнаружишь себя лежащим на гладком каменном полу, хотя засыпал, вроде бы, в собственной постели, и поблизости от нее такого пола – с оранжевыми и темно-охряными плитками не наблюдалось.
Дорога из желтого кирпича... Не так уж и плохо, только бы не пришлось путешествовать до Изумрудного Города. Но, судя по всему, наклевывалась такая вероятность.
Стараясь на всякий случай не шевелиться, я созерцал окружение сквозь полузакрытые веки.
В тусклом желто-оранжевом свете, льющемся откуда-то сбоку, я разглядел сводчатый потолок с переплетением отливающих медью кованых нитей, поддерживаемый тремя рядами ребристых колонн из красного камня. Вид его вызвал во мне смутные воспоминания, но среди них не было ответа на вопрос, что со мной произошло.
Потом пришел другой образ, из моих воспоминаний. Объятия, поцелуи, блеск глаз в полумраке, телесные ощущения... Вспомнив, что провел остаток ночи – ровно до того момента, как небеса сменили цвет – занимаясь любовью, я украдкой оглядел себя.
К счастью, я был одет, причем так, если бы собирался вернуться в Беркли. Однако это не помогло мне вспомнить, как я здесь очутился.
Прислушавшись, я уловил только шепот ветра где-то за стенами этого места, хотя, возможно, это было мое собственное дыхание.
Я приподнялся и огляделся.
Теперь я понял, почему потолок показался мне смутно знакомым. Это была часовня, похожая на ту, где мать устроила темницу для моего отца. Но эта часовня была посвящена кому-то другому, и, судя по цветам, я догадывался кому именно.
Здесь действительно были свечи, много свечей – охристо-коричневых, золотистых, кроваво-красных и пронзительно-оранжевых, как апельсины. Они были расставлены в таком же психоделическом порядке, как и в часовне отца.
Портрет на алтаре выглядел темным, зато здесь были многочисленные витражи, подсвеченные снаружи неведомым солнцем – целая стена с углублениями-бойницами, в каждом из которых обнаружился витраж, выполненный из стекол красных, желтых и оранжевых оттенков. Она здесь и служила основным источником света, создавая на стенах иллюзию приглушенного пожара. Каждый из витражей представлял собой сценку из биографии нынешнего короля Амбера, ранее известного, как принц Рэндом, и судя по визуальному содержанию, тот, кто это здесь устроил, не питал никаких иллюзий относительно моральных качеств своего божества и, вероятно, даже восхищался ими. Разглядывая витражи, я вспомнил характеристику, некогда данную Рэндому моим отцом: «Он был маленьким хитрецом с маниакальной склонностью к убийствам, который вечно против чего-то восставал».
Любопытная, должно быть, личность тот, кто уединяется здесь для молитвы.
Как бы мне ни был интересен адепт Рэндома, это все-таки был чужой дом, и мне следовало из него убраться. Даже если не принимать во внимание мои провалы в памяти, неизвестно, как отреагируют хозяева дома, если обнаружат меня здесь. Кстати, не по их ли милости я здесь оказался?
Я обошел часовню по периметру, по диагонали и по нескольким сложным траекториям, однако мне не удалось обнаружить ни малейшего признака существования здесь какого-либо Пути. Спикарт был при мне, но активировать его лишний раз не хотелось, чтобы не привлекать внимания. Я проверил карманы. Колоды в них, как назло, тоже не оказалось.
Невольно мне вспомнилась пещера из голубого хрусталя, в которой я провел некоторое время, благодаря своему лучшему другу, который по странной случайности оказался моим смертельным врагом. Но Люк все-таки был мне другом, по крайней мере, он позаботился, чтобы я не замерз и не умер от голода и жажды. Тот, кто изолировал меня здесь, либо не рассчитывал держать меня взаперти слишком долго, либо не намерен оставлять меня в живых.
Кто бы это ни был, и каковы бы ни были его цели, он не обозначился и не представился. Значит, есть повод оставить его с носом.
Я взял кроваво-красную свечу с алтаря. Свободный от орнаментов участок стены я приметил чуть ранее, когда искал Путь.
- Дядя Рэндом, я знаю, ты меня поймешь, - сказал я и с легким нажимом провел свечой по желтоватой стене. Линия получилась бледной, но достаточно заметной.
Я быстро начертил прямоугольник с кругом в центре, сосредоточился и позвал:
- Призрак!
- Папа! Ты все еще в этом странном месте? – немедленно отозвался голос, так похожий на мой собственный.
- Смотря что ты имеешь в виду... Пожалуй, это место можно назвать странным. Кажется, отсюда нет выхода.
- Место, где ты был совсем недавно. Я все еще не решил эту проблему. Я по-прежнему не могу туда проникнуть.
- Проклятье!
Похоже, каким-то непостижимым образом я снова оказался внутри зеркала.
Возможно, это Рханда или кто-то из ее сородичей оставили меня здесь. Вот только зачем? Прятали меня от кого-то? Пытались навязать мне новую смертельную битву? Подвергали меня испытанию?
И эта часовня – в чьих Пределах это зеркало, которое отражает храм Рэндома?
И главное – какое отношение она имеет ко мне?
- Я мог бы попытаться, если бы у меня был ориентир.
Я покосился на спикарт. Ну, уж нет, обойдусь малой кровью.
- Я буду говорить с тобой. Этого будет достаточно, чтобы выдернуть меня отсюда?
Призрак ответил не сразу, как будто был чем-то занят:
- Да, этого достаточно. Я тебя чувствую. Но контакт неустойчивый.
- Это место, где оно? Это Дворы Хаоса?
- И да, и нет. Это дилемма.
- Связано ли оно с тем местом, где ты обнаружил меня в прошлый раз?
- Нет. Контакт непрочный, могу тебя потерять.
- Если это Дворы Хаоса, то чьи Пути пролегают поблизости?
- Я не...
На какую-то секунду мне показалось, что я увидел колечко золотистого света, скользнувшее над полом. И все исчезло.
Я снова был один, в тишине под медными сводами.
Повторная попытка оживить карту ни к чему не привела.
Я еще раз осмотрел часовню. Где-то здесь должно было быть зеркало, через которое можно выйти. Однако, как я ни искал, мне не удалось его обнаружить. Вероятно, это был тот свободный от орнамента участок стены, но я не был в этом так уж уверен. Зеркало, где бы оно ни находилось, было закрыто.
Я скорбно вздохнул и открыл врата спикарда, призывая мощь Тени и надеясь, что меня куда-нибудь выбросит из этого места в нормальное пространство.
Это оказалось хуже, чем попытка выбраться из хрустальной пещеры.
Меня швырнуло, но совсем не туда, куда я рассчитывал, и едва не расплющило. Ощущение было такое, будто меня продели сквозь игольное ушко – то самое, через которое бесполезно протаскивать верблюда.
Я с трудом поднялся на ноги и огляделся.
Я находился в том самом мире искаженных башен и незнакомых зданий, в сумраке, исчерченном причудливыми светлыми линиями, то сплетающимися, то разбегающимися в стороны, в котором уже бывал однажды с Рхандой. По той прогулке я помнил, что линии – это пути, и достаточно лишь коснуться...
Я протянул руку наугад, попытавшись коснуться одной из этих скрученных, кривых, волнистых линий, как вдруг передо мной возникла высокая фигура в красном балахоне – как будто соткалась прямо из воздуха. Я не мог сказать, мужчина это или женщина – складки одежды скрывали подробности фигуры, а лицо было скрыто ниспадающим капюшоном. Фигура мягко отстранила мою руку и качнула головой.
- Я пытаюсь добраться до Двора Хаоса, - сказал я. - Ты знаешь дорогу?
Красный капюшон снова слегка качнулся. Фигура взяла меня за руку и дотронулась до одной из нитей.

Утро наступило слишком быстро, но спать тоже больше не хотелось.
Я открыл глаза, посмотрел на подсвеченный отблеском весеннего солнца потолок и сел на кровати. Привычно посмотрел на часы и отключил будильник – все равно до звонка оставалось каких-то четыре минуты. Убирая руку от кнопки будильника, я заметил в себе кое-что новое.
Кольцо на моем пальце, червонного золота, с чем-то вроде зубчатого колесика сбоку, взявшееся невесть откуда, слегка пульсировало. Потом я вспомнил.
Вспомнил ночь и девушку, и гизель, и Сокрытых, и часовню Рэндома, в которой я только что побывал и вопрос о Дворах Хаоса. И здесь, я уверен, я оказался не просто так. И все это может оказаться видимостью...
На ходу натягивая джинсы, я бросился к окну.
Я испытал некоторое облегчение, убедившись, что пейзаж в точности повторял вид из окна моей квартиры в Сан-Франциско, где я жил до того тридцатого апреля, когда мой друг, мой кузен и мой неудачливый убийца Люк передал мне записку от моей бывшей девушки, которая из-за меня стала ведьмой. И я готов был поклясться, что это было даже то самое утро.
Я подозрительно покосился на дверной проем. За ним виднелись внутренности моей квартиры, какими я их помнил. Никаких странностей, вот что странно.
Я обошел квартиру, заглянул даже в ванную, но не обнаружил ничего, что могло бы меня насторожить. Возле входной двери я остановился, не решаясь выглянуть наружу. Я бы очень удивился, окажись там лестничная площадка.
Сначала я вернулся в комнату, надел рубашку и кроссовки. Если лестничная площадка окажется не лестничной площадкой, по крайней мере, я буду выглядеть прилично.
Вернувшись к входной двери, я осторожно повернул защелку и выглянул наружу.
Разумеется, все было на месте. И сумрак, и висящая в воздухе сияющая паутина, только дома выглядели как-то по-другому, но неизменно криволинейно.
Кто-то пытается запереть меня. Отлично, сыграем в эту игру снова.
Я вышел вон и поймал первую попавшуюся нить.
Даже, если я никогда не...

Вокруг было слишком шумно.
Яркие перила, заводная музыка, опьяняющее чувство эмпатии и множество пушистых и просто странных зверьков вперемешку с живыми карточными фокусами...
Я с трудом оторвал голову от барной стойки, отодвинул стоявшую напротив меня пустую пивную кружку и вяло помахал десятке пик, гипнотизировавшей меня из угла паба. Десятка немедленно отвернулась, делая вид, что смотрит на танцующих джигу зверушек. Труляля и Траляля, как всегда, были в ударе. Огромная голубая луна висела высоко в небе и улыбалась сквозь легкие серебристые облака.
Я собирался сказать Люку, что вечер удался, но не обнаружил его рядом. Потом меня осенило, что я здесь был один. Вот только не помнил, как я здесь появился.
Я устало положил голову на сложенные пред собой руки и закрыл глаза. Меня мутило. Как это я умудрился напиться до беспамятства?
Некоторое время назад я бы подумал о своем состоянии нечто другое, но поскольку узнал место, можно было допустить, что я просто пьян. Или сам себе кажусь таковым. В этот раз здесь не было Люка, значит, это само место так действует? Никогда не узнаешь точно.
В голове, как мне казалось, постепенно прояснялось. Или я так надеялся.
- Признаки жизни, - то ли удивился, то ли констатировал знакомый голос у меня над ухом, я повернул голову на звук и заметил исчезающую кошачью ухмылку.
Перед моим внутренним взором промелькнуло воспоминание: кошачья лапа, протянувшаяся прямо из воздуха с тем, чтобы забрать меч, за который я задолжал арендную плату. Я посмотрел поверх головы проявившегося позади барной стойки Кота – Стрижающий меч был на месте и все так же ярко блестел и переливался, и трепетал крыльями бабочек. Кот заметил, куда я смотрю, однако, промолчал. Болванщик суетился тут же, у кранов с пивом, наполняя кружки и пуская их по стойке на потеху публике. Шалтай сбрасывал пустые кружки на пол, где они рассыпались с оглушительным звоном.
- За счет заведения выпивка на будущее! – провозгласил Кот.
- Так и понял, что с тебя ничего не обломится, - разочарованно протянул я. – Какого черта?
- Выпивка – на будущее, - повторил Кот. – Будущее никогда не заставляет себя ждать.
- Какого черта я здесь делаю, я хотел сказать.
- Все мы здесь что-то делаем, философский вопрос, имеет ли это отношение к нашим желаниям, или проискам высших сил. Пей-веселись! – Кот запрыгнул на стойку и весьма вульгарно на ней разлегся, обнимая кружку с пивом.
- Кто-то тасует карты, проще говоря, - буркнул Болванщик, отправляя по стойке очередную кружку – прямо в лапы Мартовскому Зайцу. – Потому ты здесь.
- Вот как? Кто сдает на этот раз? Хочу задать ему пару вопросов.
- Червяк может знать, - Болванщик кивнул в сторону Гусеницы, как обычно, восседавшей на шляпке гриба в компании кальяна, и периодически исторгавшей из себя клубы лилового дыма – как я подозревал, далеко не безобидного для психики свойства.
Я встал – и схватился за стойку, чтобы удержать равновесие. Меня все-таки слегка покачивало, но бывало и хуже на младших курсах. До подножия гриба я шел почти целую вечность и по невообразимой кривой.
- Эй! – позвал я, помахав у Гусеницы перед носом ладонью.
К моему удивлению, она моментально вышка из состояния медитативного оцепенения и вперила в меня взгляд, полный Вечности.
- Привет. Меня зовут Мерлин.
Гусеница кивнула и выпустила клуб дыма.
- Говорят, ты знаешь, кто стоит за всем этим.
Гусеница, крепко затянулась, закатив глаза, затем неторопливо выдохнула и проследила за полетом дымных колец.
- Кто-то могущественный, это очевидно.
- Это очевидно, - согласился я, - но ничего не объясняет. Кто он? Каким образом влияет на события?
- Причудливо тасуется колода.
- Колода? Какая колода?
- Карт, разумеется. Это большая игра.
- Какова цель этой игры? И какую роль в ней играю я?
- Если у тебя есть хоть капля ума, ты не будешь играть в эту игру. И проживешь дольше.
- Я хочу знать, кто мне угрожает.
- Кто-то кому-то всегда угрожает. Не так, так иначе.
- Здесь ты можешь чувствовать себя в безопасности, - встрял Кот. – Брандашмыг и Бармаглот боятся тебя.
Я вспомнил про убийство Брандашмыга и битву с Бармаглотом, и лес на фреске и демонов с рыжей ведьмой, которые здесь были в прошлый раз и оглянулся на стену с фреской.
В этот раз она выглядела по-другому. Вместо леса я увидел там Край и Бездну, и звездные потоки в ее глубинах, мерцание и вспышки света, и мосты над пустотой под перечеркнутым радужным небом. По паутинной тропе далеко у призрачных скал мчался смутно знакомый черный всадник на синем коне, оставляя за собой золотистые проблески, а следом скользила черная тень, поглощающая пространство и звезды.
- Выпивка на будущее, - напомнил Кот. – Оставайся сколько хочешь.
Я задумался. Все события складывались так, как будто кто-то действительно меня оберегал.
Это что? Снова мамины штучки?
Как бы мне ни нравилось это место, но меньше всего мне хотелось сейчас отсиживаться в стороне. Я поблагодарил Кота и Болванщика, кивнул Гусенице и двинулся прочь по кривой дорожке.
Где-то здесь была кроличья нора…
Мне казалось, я отошел в сторону достаточно далеко, но все еще находился рядом со стойкой. Кот помахал мне лапой, и я побежал под яблони, увешанные разноцветными фонариками, а в следующий момент уже падал куда-то вниз вместе с ветками, прошлогодними листьями и комьями земли, сорвавшимися с края норы.
Я падал и падал, и не чувствовал дна в этом колодце. Как будто в нем действительно не было дна, или это была Бездна Хаоса, где невозможно понять, падаешь ли ты вниз, или летишь вверх, или просто движешься в пространстве – потому, что там нет ни верха, ни низа, ни сторон света, и пространства нет тоже, в привычном смысле этого слова.
Движимый внезапным порывом, я полностью открыл все каналы спикарта и попытался затормозить...

Мерцание.
Мерцание и блики.
Танцующее холодное пламя крохотных свечей в канделябрах, похожих на рассерженных змей.
Старинные и не очень, тяжелые и тонкие рамы, и бесконечные зеркала с бесконечными коридорами в зеркалах, висящих друг напротив друга, в которых иногда можно увидеть кого-нибудь знакомого.
Как я помнил, быстро выбраться из этого места даже надеяться не стоит.
Я поднялся с пола, отряхнул с себя осколки хрусталя и с сожалением посмотрел на зеркало в причудливой раме с радужной патиной, из которого только что вывалился: рама удерживала небольшие осколки, сыпавшие зеленоватыми искрами, остальное хрустальными брызгами усеивало каменный пол и красную ковровую дорожку.
Мне никогда не приходило в голову, что персонажи в Зеркальном Коридоре могут быть настоящими.
И как тогда насчет меня?
Если я – тот, чье отражение я вижу в зеркале напротив, то почему у меня провалы в памяти?
Если же я призрак, то почему я помню Рханду и сражение с гизелью?
Кстати, вероятно, Мэндор очень удивится, не обнаружив меня в спальне. Но ему никогда в жизни не придет в голову искать меня здесь, в Амбере.

@темы: фест

---

День третий. Янтарь

[команда Янтаря]

Сколько миль до Авалона?
Авторы:  gavrusssha &  netttle
Автор коллажей:  First officer
Фандом: Хроники Амбера
Пейринг: Корвин/Рэндом
Жанр: слеш
Рейтинг: авторский R
Размер: мини, 6800
Саммари: Действие происходит во время пребывания Корвина без памяти в отражении Земли, не AU, хотя некоторые факты канона трактуются так, как угодно авторам. Исторический фактаж немного искажен.
Дисклеймер: Корвин, Рэндом, Джимми Моррисон, Фрэнк Синатра, Джанис Джоплин и прочие исторические и неисторические лица принадлежат себе и истории. Тексты песен принадлежат авторам песен. Джаз, блюз и рок-н-ролл, к счастью, принадлежат всем.
Примечание: Фик написан на фест Зима в Янтаре 2012, команда Янтаря.
Тема: Он был маленьким хитрецом с маниакальной склонностью к убийствам, который, как я вспомнил, вечно против чего-то восставал.

Наш рейс задержали, и в город ветров я попал только к вечеру. Все подъезды к аэропорту О’Хара славно обросли снежными курганами, машины пробирались между ними осторожно и очень медленно. Вместе с горсткой прилетевших я сразу же погрузился в автобус и дремал до самого города, пока автобус, поскрипывая и кряхтя, не выплюнул меня на перекрестке, после чего быстро скрылся в снежной ряби. Подняв воротник, я пошел вперед, к неоновым огням веселой улицы, ведомый тем самым инстинктом, который заставляет всяких ночных крылатых тварей рваться к теплу и свету. Вещмешок с барахлом бил по бедру, снег облепил меня с ног до головы в считанные минуты, но я был свободен, карманы жгли лишние деньги, а душа требовала виски.

Город я знал плохо, поэтому позволил пятничному людскому потоку подхватить меня и увлечь за собой, полагая, что волна жаждущих выкинет меня в нужном месте в нужное время. Я осторожно прислушивался к дыханию города – сам хотел приноровиться к нему. Шаг, вдох – порция выхлопных газов, сдобренная сладким шлейфом духов дамы в манто, умопомрачительным запахом коричной сдобы, пронзительным визгом тормозов, тирадой из приоткрытого окна «я сказала тебе, парень, ни шагу из зала и вовремя меняй приборы», собачьим тявканьем, звонким смехом слегка пьяной старлетки, потерявшей шляпку. Я и сам был пьян – от одной только мысли, что все закончилось. Вдруг – ни взрывов, ни гула вертолетов, ни раненых, уложенных в коридоре на чем придется...

Прибой схлынул, оставив меня на благословенной отмели. Я стоял на пятачке под фонарем и смотрел на эту вывеску. Зеленая неоновая трубка потрескивала и будто подмигивала: хороший выбор, солдат.

«Зеленая мельница». Почему нет? Говорят: перемелется – мука будет. Дверь распахнулась, окатывая меня светом-музыкой-смехом, выпустила из теплого манящего чрева нетрезвую парочку. Двое скрылись в переулке, а я вошел. Семь ступенек вниз, большой полутемный зал, забитый людьми, сцена. Домашняя, маленькая сцена, где в пятне света обнимал микрофон певец – тоже по-домашнему, бархатно, как-то очень интимно выпевая свои строчки.

Рядом сполз с барного табурета какой-то усач, нетвердой походкой двинулся к выходу, а я с благодарностью занял его место у стойки.

– Виски продрогшему путнику, – сказал я бармену.

– Солдат? – хитро подмигнул мне сосед, будто материализовавшийся за левым плечом. Взял и соткался из теплой золотистой полутьмы – и сам такой: лоскуты света, лоскуты тени, пальцы теребят подвеску на толстой цепочке, улыбка – шире чем Бродвей авеню. А глаз в челке шотландского колли не видать.– Угощаю!

Монета поскакала по стойке. Бармен ловко прихлопнул ее ладонью. Налил виски нам обоим.

– Хирург, – пожал плечами я, пригубив.

– Но ты прямиком оттуда, братишка? – со значением пошевелил бровями сосед.

– Оттуда. – Нездоровый интерес штатских к военным действиям во Вьетнаме я предвидел. Но не думал, что придется столкнуться с ним в первый же вечер моего нового неармейского существования.

Он долго пялился на меня молча. Катал стакан в ладонях. Теперь я увидел его глаза – холодные, оценивающие. Я прислушался к себе. Внутренняя сирена, не раз спасавшая меня на передовой, не орала «руки в ноги – и деру». А как будто тоже прислушивалась к чему-то.

***
Вот он сидит – мрачен и нахохлен, как галка, и я просто не знаю, что и думать. Сколько лет, сколько зим, и вместо братского пинка – равнодушная светская беседа. Впрочем, от угощения он не отказался, что означает, обычно, две вещи: либо в кармане дыра, либо деньги не имеют для него значения. Когда речь идет о моем брате, они, эти вещи, могут случиться и одновременно.

Отражение, оригинал? Кривое зеркало восприятия, затмеваемое виски и дымом.

Тень корвинова носа, знакомая такая тень, в противосвете лампы над стойкой, и еще ежик черных волос торчит. Худой какой-то и темный, и в том, как берет стакан, видна неуверенность, как у человека, который сейчас будет врать. Вот, начал врать:

– Только не расспрашивай, как оно там. Там – никак.

– Да я не интересуюсь, – откидываюсь на стойку, облокачиваюсь, подаюсь назад. Наши лица – друг против друга, его освещено ярко, я так и хотел, видно каждую морщинку, и глаза – прежние, внимательные, сосредоточенные в здесь-и-сейчас.

– Корвин, ради Единорога, прекращай валять дурака. Мы все думали, что ты умер.

***

Корвин? Тут что-то ты путаешь, приятель.

Умер? Ну уж нет. Я много раз мог умереть и валялся на койке в госпитале гораздо чаще, чем следовало. Хорошо, что во всеобщем хаосе, где в лихорадке умирающие разгадывали свои последние – кровавые – тесты Роршаха на белых халатах врачей, снующих вокруг, никому до меня не было дела, и я зализывал раны быстро, и, пошатываясь, снова брел в операционную. Я был живуч, как собака.

Но имя было странным. Странным, черт побери!

– Знаешь что, – сказал я и заказал себе еще – щелкнул пальцами бармену. – Не надо загадывать мне загадки, _дружище_. Я чертовски устал от всех и всяческих загадок. Я вернулся домой, вернулся, возможно, с того света, и если ты будешь меня утомлять, _дружище_, – я максимально дружески взял затылок соседа в мокрых завитках волос в захват ладони и придвинул его лицо к своему. В глазах соседа не было паники, не было смятения, а был веселый интерес, и он мне начинал нравиться. – То я могу расстроиться. Не надо этого делать.

– Не надо, так не надо, – веселился патлатый. Он был коренаст, крепок, шустр в движениях и одет в невообразимо ослепительную сорочку, в разрезе которой видна цепочка и стык плит грудных мышц. В полку бы ему дали не самое лестное для мужчины прозвище, но это тыл, и тут всем наплевать. На все. – Сыграем?


Кроме нас за столом сидели еще трое игроков, общее выражение лиц которых делало их похожими друг на друга, как братьев. Четвертый и последний – явно главный, и товарищи зовут его «председатель», хотя ему нет и пятидесяти.

Бешеный взгляд наркомана, движения атакующей змеи, ослепительные манжеты и бархатный, обволакивающий голос. Кто-то кинул монетку в музыкальный автомат – волшебная штучка, машинка настроений под заказ – и, когда он заиграл, Председатель поднял голову.

That's life, that's what people say.
You're riding high in April,
Shot down in May.
But I know I'm gonna change their tune,
When I'm right back on top in June.

Мы были чертовски далеко от июня, и пока автомат изливал в прокуренный воздух бархатную тоску, Рэнди – как его назвали соседи по столу – сдал карты.

Мы сыграли три круга в покер, постоянно поднимая ставки. Автомат успел затихнуть, а старый черный блюзмен на сцене терзал, любил и бесконечно спрашивал о чем-то свой саксофон. Рэнди увлекся, его лицо горело от азарта, и, в конце концов, основная игра пошла между ним и Председателем в запонках, державшим банк, а мы – я и близнецы в костюмах – стали статистами, изредка пасуя.

Рэнди блефовал. Уж не знаю, нарочно ли он сливал мне свои карты, сидя рядом и приподымая их уголки, или чертова неотступная наблюдательность, которая шла за мной в течение всей моей странной жизни, не позволяя памяти спасительно вымарывать эти странности, сейчас давала мне преимущество. Рэнди блефовал мастерски, на грани фола, и Председатель сдвинул шляпу на затылок, явно взволнованный. Куча банкнот на нашем столе привлекла внимание зевак, и когда Рэнди сорвал банк, они зааплодировали стоя. Один из костюмов заявил: «Мухлеж», но это было вранье, я знал. И когда Председатель потянулся, чтобы прихлопнуть бледной рукой деньги на столе, Рэнди сбил с него шляпу, приоткрыв бледные залысины над налившимся кровью лицом.

Они не успели определиться – стоит ли вцепляться друг другу в горло. Кто-то решил за них. Крепкий носатый малый задел моего соседа плечом и получил в челюсть. За крепким носатым малым оказался выводок таких же точно крепышей, обряженных с дешевым шиком в полосатые костюмы и распахнутые черные пальто. Они заслонили от нас разъяренного картежника. Саксофон смолк было на мгновение, а потом изобразил свинг невероятной трагической силы, и драка понеслась.

***

Ох и здоров же был этот Корвин-не-корвин драться! Корвин, мой брат, конечно, отличный фехтовальщик, один из лучших в мироздании, наверное, но тут было другое. Новый и неожиданный азарт.

Второго полосатого я принял на себя, крякнув (уф, дылда) перевалил через себя на стойку и вырубил бутылкой. В это время мимо меня мелькнул третий, Хирург (так я постановил его про себя называть) попросту взял его за воротник и швырнул в зал. Бармен кинулся было к таксофону, но там его ждал сюрприз (два сюрприза, одинаковые, как братья-близнецы) так что полиции ждать не стоит. Я не узнавал нападающих, но какое это имело значение? Может, это люди Джанканы пришли отомстить за своего рагацци, а может, Джон Сантуччи расстроился из-за кокса, который ему так и не достался. Еще один пижон вытащил пушку, и Хирург тут же сломал ему руку.

– Не минадльничай с ними, – предупредил я его. – Они не ограничатся боксированием.

– Твои друзья? – Хирург азартно пошевелил широкими плечами, и кинулся головой вперед, как регбист, вытесняя гангстеров наружу. Вот это правильно. Неправильно то, что он, похоже, хотел сохранить им жизнь, непонятно почему. Шансы на то, что это Корвин, поднявшиеся было, снова упали. Мой брат убил бы их всех. Точно так же, как сейчас сделаю я.

Первая пуля попала итальяшке в живот – я неточно прицелился, черт возьми, он орал и корчился на снегу. Пришлось потратить три секунды и еще одну пулю, чтобы прекратить это, а тем временем наши противники тоже достали пушки, и что-то свистнуло у самого виска раз и второй, а затем Корвин (Хирург?) упал на меня сверху, как рушащийся замок, и мы выкатились на дорогу, а пули рыли снег вслед и вокруг. Одна брызнула о брусчатку совсем рядом, и я выстрелил, снова и снова, отталкивая непрошеного спасителя, почти наугад, но мое «почти» что-нибудь да значит, потому что сотрясение воздуха прекратилось. Светилась и исходила паром дверь бара, и такие же облачка, но поменьше, исходили из наших ртов, и на улице мы были одни, ведь трупы нельзя назвать компанией. Хирург сел и пошарил зачем-то вокруг себя. Вдалеке выла сирена, начинался снегопад, и жизнь была прекрасной, как никогда.

***

Таким образом, свой визит в Чикаго я начал с запрещенной игры, знакомства с помешанным на убийствах и игре преступником и кражи автомобиля. О краже, которая одна лишь в этот вечер слегка отягчила мою совесть, могу сказать следующее – нам нужно было убираться и быстро, а хозяин потрепанного «Шеви» небрежно бросил почти незапертую тачку за углом.

Славная темно-синяя машинка завелась с первой попытки и прекрасно увезла нас из «Мельницы». Мы проезжали квартал за кварталом, Рэнди сетовал, что оставил в баре свою куртку, а когда я заметил, что ему придется смириться с потерей своего хипповского барахла, он только расхохотался.

– В этой стране, – заявил он. – Можно убить кого угодно, и на следующий вечер снова прийти на место убийства петь и слушать старые пластинки, потягивая виски. Эта страна катится в пропасть, Хирург.

Я промолчал, вспоминая недавнее убийство Кеннеди. Видимо, за него придется ответить совсем не тем людям. На настоящих виновников – косвенных, а может, и прямых, я досыта наглазелся сегодня в баре. Кто такой он, этот Рэнди, играющий в покер с подельниками Сэма Джанканы? И на кой я ему сдался?

Как и многие вопросы, преследующие меня, этот пришлось отложить. Печка в краденом авто работала плохо.

– Холодно, – пожаловался Рэнди неожиданно, полез в карман брюк и что-то достал.

В его руке был косяк. Как будто там могло быть что-то другое.

– Я за рулем, – сказал я.

– Ой, да брось ради бога, Хирург. Веселись, пока жив. Кстати, – он прикурил и вскинул на меня глаза. – У тебя есть дом?

– В глобальном смысле, друг, нету. Как и у всех нас. Мы – бездомные странники в потоке Вечности.

– А в тривиальном?

– Не хочешь со мной расставаться, дружище?

– Типа того, – Рэнди затянулся, глядя в стекло, за которым в темноте проносились огромные снежинки. – Типа того.


Вот так и получилось, что в Чикаго я остановился у этого мелкого наглеца с отвратительным характером. Он жил в мансарде старого деревянного дома в квартале рядом с Грант-парком.

Тогда, ночью, после драки и покера, я взобрался за ним по шаткой леснице и впервые вошел в его жилище. Я обошел всю мансарду, присматриваясь к фотографиям военных самолетов, девиц и музыкантов, развешанным на стенах, к складу пустых бутылок под столом, к книжкам, сваленным в небольшой эльбрус в углу. Здесь было все вперемешку – боксерская груша, перетянутая скотчем, у южного окна, рапиры вместе с зонтиком торчали из корзины для белья, посреди комнаты возвышался огромный шкаф без единой дверцы, он топорщился хипповскими куртками, рубашками адских расцветок и кучей другого шмотья. Там же на полу лежал матрац, придвинутый к новенькому музыкальному автомату. Мутное зеркало в бронзовой раме было занавешено скатертью в цветочек, барабаны ютились у северного окна.

Он отобрал у меня вещмешок и бросил в угол, на матрац. Налил мне виски, мы выпили. И я остался.

Дни потекли рекой – не сосчитать. Я и не пытался считать. У меня появилось новое увлечение, поглотившее меня полностью – я изучал Рэнди. Ночами наша жизнь бурлила и сияла эмоциями, как новогодняя елка – лампочками. Рэнди знал всех, кого стоило знать в Чикаго. Певиц, бандитов, банкиров, крупье, метрдотелей, букмекеров, таксистов и джазмэнов. Он обожал джаз. Говорил, за ним будущее. Придумывал какие-то дикие новомодные сочетания звуков, от которых у меня, честно говоря, вяли уши. Я вежливо просил его заткнуться – он надувался, злился и орал, что я старомодный идиот без капли вкуса. Я пожимал плечами и бросал еще одну монетку в автомат, чтобы услышать что-нибудь простое, славное. Простота была мне по вкусу. Oh show me the way to the next whiskey bar... Oh don't ask why...

Иногда мы ночи напролет марафонили по клубам, где Рэнди играл с джазмэнами, дрался с джазмэнами, пил с джазмэнами, трахался с джазмэнами. Но уходил всегда со мной – в каком бы невменяемом состоянии ни был. Выползая из очередной забегаловки, вися на моем плече, он всегда смеялся: «Ты мой якорь в бушующем море соблазнов, Хирург». В ночных клубах, в отблесках музыки и страсти, казалось, ему нет и двадцати пяти.

По утрам Рэнди меланхолично выбивал дух из облезлых барабанов, глядя в окно на пролетающие снежинки. А я глядел на него, безжалостно отмечая, что время оставило на лице Рэнди много своих следов. Тридцать? Тридцать пять? Сорок? Он ловил мой пристальный взгляд и раздраженно стряхивал его – так отгоняют комара. А я снова, как в родном госпитале на койке, брался за карандаш и предавался постыдному грешку сочинительства – складывал слова кирпичик к кирпичику, куплет к куплету, рифмовал мысли, которые не мог произнести вслух. Рэнди стал центром притяжения, я крутился вокруг него и никак не мог сойти с орбиты. Заколдованный круг. Я пытался чем-то занять себя, даже начал давать уроки фехтования длинноволосому соседу-художнику, который тяжелее кисти ничего в руках не держал. Он очень смущался и в качестве оплаты приносил продукты – его подкармливала подружка-официантка. Рэнди гомерически хохотал, глядя, как я складываю в холодильник банки томатного супа, ветчину и шоколад. «Наш во-о-олхв с дарами», – повторял всегда протяжно, с подмигиванием и усмешкой.

Потом художник разругался с подружкой и съехал. Перед отъездом он пришел попрощаться и подарил папку с набросками. Листы были изрисованы углем – я, я, я. Везде я – со шпагой, с пищалью, в старинном костюме, в черном плаще. В шляпе с пером. С вороном на плече. На рисунках у меня были длинные волосы и столько живой гордыни во взгляде, что становилось слегка не по себе. Оказалось, тихий смущающийся сосед был талантлив.

Как-то Рэнди увидел рисунки – подошел, заглянул через плечо. Дернулся, как от удара током. Хмыкнул только:

– Хреново ты тут выглядишь, Хирург.

Стоило бы налечь, придавить, выкрутить руки, прижать к матрацу носом и вытянуть из него все – слово за словом. Я знал, что сильнее, что смогу это сделать. От одной этой мысли я почувствовал себя тем – с рисунка. Тяжелый взгляд, тяжелая рука, тяжелые последствия.

– Что-то хочешь спосить, Хирург? – Рэнди смотрел испытующе и напряженно.

И я покачал головой. Понял – ничего не добьюсь сейчас, кроме безобразной драки. Подумал: позже. Мне некуда спешить. Я нашарил монетку в кармане и скормил музыкальному автомату.

***
– Гляди, – сказал Рэнди. Он вертел барабанную палочку в пальцах с недоступной глазу скоростью. Заносил ее над головой, размахивался яростно и опускал на барабан. Над самым барабаном рука с палочкой тормозила, и звук удара получался мягким, но отчетливым. Никогда бы не подумал, что такой можно извлечь из ударного инструмента. – Научился у Фредди Мура в тридцатых, в Виктории, когда играл с Артом Ходсом и Максом Камински. А может, и не там. Не помню. Это еще была эстрада, никаких тебе микрофонов, и плохой свет. Приходилось напяливать на себя черт-те что или откалывать такие вот штучки, чтоб народ ходил слушать. – Он выбивал из барабана быструю дробь, яростно колотил, прокручиваясь вокруг собственной оси так, что локон падал ему на лицо, и снова ударял барабаны в ритме, за которым невозможно было не следовать.

– Свинг! Да здравствует свинг! – вопила девица. У нее были короткие волосы, то ли темные, то ли просто грязные, мятая рубашка с цветочным узором, вздернутый нос и крупный бюст, на котором разошлись три пуговицы. В руках у нее косяк, который Рэнди отобрал, чтобы затянуться в паузе. Сегодня он играл и вещал без передышки, а мне осталась роль слушателя. Имени девицы я не знал, да и на кой оно мне сдалось. Она тоже барабанщица. Сегодня ночью в «Мельнице» Рэнди затеял турнир барабанщиков, и они с девицей неплохо дали жару, молотя так, что посетители перестали пить и стали хлопать, что было не в обычаях этого места. Рэнди порвал кожу на барабане, исключительно напился, разругался с владельцем музыки, подбил кому-то глаз и притащил девушку к нам. Последнее отчего-то мне не понравилось. Ясно, что он имел в виду нас обоих, и музыкантша, стреляя глазами из-под челки, явно имела в виду нас обоих, – и совершенно конкретно, но настроение у меня становилось все паршивее и паршивее с того момента, когда я волок их обоих по улице, точнее, я волок Рэнди, а у него на руке висело это создание с траурной каймой под ногтями, маловменяемое, обутое в военные ботинки. Что значит секс в 67-м? Меньше, чем ничего. Ты не выигрываешь даже утреннего «здрасте», особенно, если утром гаратировано дикое похмелье.

– В жопу свинг! – заявил Рэнди, и протянул самокрутку мне. Я тоже затянулся, и подумал, как же мне осточертело его хобби. По правде говоря, я подумал, как же мне осточертел Чикаго. Быть может, настала пора снова отправляться в путь. Сколько раз мистер Кори снимался с насиженных мест за последние сотни лет? Иногда я напоминал себе ворона. Я живу очень долго, и часто мне приходило в голову, что я просто забыл начало, оно стерлось из памяти, как со старого свитка. Я был… Кем я только не был. Но для Рэнди я был Хирургом, и Рэнди меня бесил.

– В жопу рок! В жопу ваши извращения! Джаз – вот настоящая музыка. Только джаз способен отделить уставшую душу от тела и отправить ее путешествовать по другим мирам, не так ли, кроха? – он вдул дым девице в рот, а когда они расцепились, то немедленно затеяли спор, полный профессиональных терминов, о том, что круче – рок-н-ролл или джаз.

Я встал, опираясь на стенку. Пора прогуляться. Я был пьян, накачался и зол. Это я еще понимал.

Before you slip into unconsciousness
I'd like to have another kiss
Another flashing chance at bliss
Another kiss, another kiss

***

Холодно. Мороз усилился к вечеру, косой снегопад бил по лицу и пытался потушить сигарету. Мир бел, безнадежен и чужд, как поверхность луны. На пару секунд показалось, что мне не хватает воздуха, словно я потерялся, словно я беспомощен, и чтобы прогнать иллюзию, чтобы напомнить себе, кто я и что я видел, я зажег еще сигарету. Мир дерьмо, и мне надо было отлить, что я и сделал, стоя в крохотном дворике дома-колодца. Я остался без крова, такие дела, и ветер мне безжалостно напоминал об этом, пробираясь под летную куртку. В кармане были наличные, а значит, я мог до утра закатиться в ближайший бар. Я медленно брел вдоль заметаемых снегом слабо светящихся окон, мимо вывесок, мимо припаркованных, превратившихся в сугробы автомобилей. Редкие прохожие были неразговорчивы, а бары, как назло, закрыты.

The days are bright and filled with pain
Enclose me in your gentle rain
The time you ran was too insane
We'll meet again, we'll meet again

Узкая, окаймленная разноцветными лампочками вывеска и открытая дверь порадовали окоченевшего меня, как врата рая, и только зайдя внутрь, я понял, что это не бар. В холле с низким потолком стоял потертый велюровый диванчик, а над стойкой была табличка: «Зеркальный лабиринт. Стоимость билета два доллара. Для детей – тоже два доллара». За стойкой улыбался билетер, судя по полосе на щеке, только что спавший на столешнице.

– Мы работаем круглосуточно! – сообщил мне билетер очевидное.

– Здорово, – пробормотал я. Здесь тепло. Диванчик выглядел удобным. Что, если заплатить билетеру и прикорнуть на нем до утра? Странная мысль.

– Хотите посетить наш аттракцион?

– Простите, – сказал я и взялся за ручку. – Я ошибся дверью.

– Погодите! – воскликнул билетер и потянулся ко мне из-за стойки. Его тень на стене потянулась тоже, и мне сделалось не по себе. – Самый лучший зеркальный лабиринт в Иллинойсе! Вы даже можете заблудиться, если повезет!

– Если повезет, – повторил я. Постыдный приступ страха тому виной или тепло, или архаичное слово «лабиринт», вертевшееся в мозгу по кругу, стало причиной того, что я неожиданно для себя согласился. Мои два доллара исчезли с такой быстротой, словно растворились в воздухе. В баре в дополнение к компании за них, по крайней мере, налили бы виски. Билета мне не дали – билетер просто приглашающе указал на темный дверной проем. Шагнуть в него трудно, но я сделал это.

За моей спиной крутился и падал снег, и выстраивался легион Кори, от мала до велика, они стерегли мои движения, чтобы скопировать, повторить, присвоить и лишить силы. За моей спиной горела лампочка, нет, вспыхивал миллион ламп в сияющем коридоре, и миллион Кори исчезал, чтобы появиться при следующей вспышке. Надо идти, надо двигаться, несмотря ни на что. Это просто зеркала, чудо физики, полированные поверхности, отражающие свет. Я брел наугад и врезался в зеркальную холодную плоскость – все-таки я был еще пьян. Зеркало загудело – донн! – и откуда-то сверху зазвучала популярная мелодия.


Еще шаг, – и песенка затихла, а снег теперь шел передо мной и за мной, и вокруг, и медленно сгущались сумерки, и в зеркалах, во всех зеркалах, кроме одного, я не отражался. По спине прошел озноб. Это не мое отражение. Мое отражение может быть меньше ростом, но у него не может быть горба. Я вытер с лица внезапную испарину. Отражение не шевельнулось. У него поблескивали глаза, а за спиной так же начинался снегопад. Но что-то не так было с небом. Оно было чистым и на нем сияли звезды.

Страшный старик (он двигался, как старик, все еще оставаясь просто силуэтом) сел на снег и что-то начертил на нем пальцем. Затем поднял голову, встретившись со мной блестящим взглядом (я ущипнул себя так сильно, что невольно прослезился) и поманил. За его спиной быстро и страшно вставал раздутый лунный диск.

Я не помнил, как вывалился из паскудного аттракциона. После встречи с галлюцинацией, которая не была галлюцинацией, я долго блуждал в полутьме между зеркалами, пока не нащупал неприметную дверь без ручки. На улице шел снег, и звезд, естественно, на небе не было. Близился рассвет.

The crystal ship is being filled
A thousand girls, a thousand thrills
A million ways to spend your time
When we get back, I'll drop a line

Рэнди спал, совершенно голый, один, раскинув руки и приоткрыв рот, и я сбросил крутку, снял капающие ботинки и рухнул рядом. Меня трясло. Я видел во сне колоду карт и просыпался от ужаса, и в одно из пробуждений я обнаружил, что Рэнди свернулся на мне, как кот и дышит в лицо дивной смесью перегара и марихуаны. От этого я заснул по-настоящему, может быть, потому что наконец-то согрелся.

Утром я рассказал ему, что видел, наблюдая, как он одевается. Для сорокалетнего джазиста, пьяницы и лентяя, выглядел Рэнди на удивление неплохо.

– Ты много выпил, – сказал он неохотно. Был очень занят – искал штаны, и на меня не смотрел.

– Где твоя джазистка?

– Почем я знаю... Может, ушла ночью. Я ей знатно вдул… Кажется. Послушай, Кор… Кори, – он впервые назвал меня по имени. Не «ветеран», не «солдат», не «хирург». Просто по имени, и не без труда. Дьявол, что за всем этим стоит? – Ты просто сволочь. Обыкновенный зануда. Ты ушел, что мне оставалось?

В мгновение ока я оказался рядом, и пока брошенная сигарета падала за окном во двор, прижал его к стене. Тот я, которого я долго сдерживал, я-с-портрета, вступал в свои права, это было чертовски приятно, и если в этом была повинна галлюцинация, то в данный момент я был ей благодарен.

– Хватит. Хватит, Рэнди. Пришло время поговорить начистоту.


Мне было не по себе. Неужели он видел Дворкина? Дворкин показался ему? Дал заглянуть в место своего уединения? Меня бросило в жар, потом в холод. Потом ледяная гусеница поползла по спине. Значит, все-таки это он, Корвин. Вот так, когда он стоит у окна и пускает дым в форточку, стриженый и угрюмый – логруса с два похож он на Корвина Амберского, рыцаря серебряного меча и серебряной розы. А вот так, когда он поворачивается и смотрит на меня – от тяжести его непроницаемого взгляда мне хочется лезть на стену. И откуда-то изнутри (не иначе как из шкатулки Пандоры) вываливаются, как блеклые даггеротипы, полудетские воспоминания – мешанина из унижений, страсти, зависти, пылкого обожания. Ведь таскался за ним как щенок когда-то. Был готов на все ради руки на своем плече и одной сигареты на двоих. На все – сделать гадость, высмеять, убить. Когда был не таким чертовски унылым и дряхлым изъеденным временем пнем.

Нет, так нельзя. Я должен знать точно. Я сдохну, если не узнаю.

– Ты много выпил, – объяснил я придурку, словно разговаривал с ребенком. Уголок его рта саркастически дернулся. Я продолжал притворяться идиотом. – Хватит дуться. Ты же ушел, что мне оставалось?

Миг – и он смотрел сверху вниз, а его локоть давил мне на шею, и по глазам я видел, что сейчас для Хирурга, кем бы он ни был, раздавить меня – все равно, что раздавить таракана. Теплые, родственные чувства захлестнули меня – это был сарказм, как вы понимаете, но, клянусь Единорогом, сейчас он был очень похож на Корвина. Чертовски похож.

– Кор… – прохрипел я. Давление на мое горло усилилось.

– Сейчас или никогда, Рэнди, – проговорил он с прохладцей, но взгляд его по-прежнему яростен. – Ради собственной жизни, будь откровенен.

Я бы мог попробовать высвободиться, но если это Корвин, то не стоит пытаться: он всегда был сильнее и быстрее. Я некстати вспомнил, как Хирург швырнул гангстера в ночь нашего знакомства. А если это просто его тень…

Если это не Корвин, то я не хотел этого знать. Сейчас я хотел совсем другого. Господибожемой. Я – так – давно – хочу – этого. Он никогда не был ко мне так близко, как сейчас, разве что в тот раз, когда тащил, извивающегося, по сходням на берег, чтобы бросить на пустынном острове. Свалил на песок и отчалил, и то, что отчалил, а не то, что я чуть не сдох на острове с голоду, послужило причиной детской шутки с шипом в сапоге. Глупо, неостроумно, но мысль, что я пролью его кровь – кровь Корвина! – чуть не свела меня, подростка, с ума. Я натер себе мозоль на ладони, представляя это.

– Хочешь меня убить? – спросил я. Захват немного ослабел: Хирург хочет, чтобы я говорил. – Вперед. Но ты ничего не узнаешь. Клянусь, я сдохну молча.

Кори стиснул зубы. Действительно, если это мой брат, то жизнь на Земле его изрядно размягчила. Вот так, на ровном месте он не мог угрожать пытками тому, кого привык считать приятелем. Ради всего святого, Хирург. Неужели ты и правда такой деревянный?

– Какой, оказывается, у тебя выразительный взгляд, – проговорил Хирург, не отпуская, но и не усиливая захват. – Тебе бы в мьюзиклах играть. Или работать в борделе.

– Ты спал когда-нибудь с мужчиной? – спросил я, и, можете поверить, мне действительно было интересно.

– Ты не мужчина. Ты ебнутый джазист, давным-давно прокуривший свои мозги, сейчас ранее утро, и я в паршивом настроении, – сказал он.

– Это значит «нет»?..

– Это значит, баш-на-баш. Ответишь на мои вопросы, – его руки сжали мою шею, пальцы легли на основание черепа, это была почти ласка.

– …Потом.

– …Или я сверну тебе шею, _дружище_.

Он отпустил меня, скрестил руки на груди, но не отошел.

–Тоже потом. Все потом, – сказал я, нашаривая зиппер на его джинсах.

Кто бы мои расстегнул, тесно так, что даже больно. Словно я не трахался ночью, словно я не трахался месяца два, нет, словно я делал это впервые, лопаясь от подростковых гормонов. Возможно, надо сходить в душ, я весь в чужих слюнях, но сейчас мне попросту страшно отпустить Хирурга, я знал, что момент не повторится, и, если быть предельно честным, мне было плевать на эстетику, у нас не свидание. Я не хочу, чтобы было красиво, я хочу, чтобы попросту – было. Мне казалось, что на меня вот-вот снизойдет озарение и я пойму – Корвин ли это, или персональная галлюцинация свихнувшегося одинокого бога, единственного среди людей.

Он не шевелился, и смотрел на меня сверху вниз, на лице выражение вежливой заинтересованности, отличный контроль – очко в пользу Корвина, или это в армии США делают таких стальных ребят? – потому что член стоял, и это было почти так же захватывающе, как я себе представлял, и даже лучше, потому что в воображении не было запущенной квартиры, серого утра и свободы от обязательств. Я, мягко говоря, взрослый мальчик, а он – кто бы он ни был – не принц и не брат.

«Брат», произнесенное даже мысленно, меня заводит, поэтому, когда я опускаюсь на колени, я говорю тихо «брат» еще раз, вслух, прежде чем надеться ртом на его член.


Ради того, чтобы подостыть, мне пришлось вспомнить все его барабаны, весь отвратительный джазовый жаргон и всех джазистов, деливших с ним туалетную кабинку, поштучно и поименно. Сдержаться, чтобы не устроить гонку на выживание. Сейчас он готов был отдать все без остатка и задней мысли, и дьявол знает, какие немилосердные порывы я испытывал.

Сгреб полную горсть светлых лохм и оттянул его голову назад – я хотел посмотреть ему в глаза.

– Что же ты, Кори… – пробормотал он, глядя сквозь меня. – Что же ты, сволочь… –
Взгляд у него «поплыл». – Всего, тебя… Прямо сейчас.

Все-таки я переоценил свои силы. Рэнди изгрыз руки себе и укусил меня – это я понял гораздо позже, когда увидел кровь, а тогда ничего не почувствовал, я только _видел_ и еще ощущал под пальцами скользкие от пота плечи. От напряжения мышцы на них стали каменными, а завитки подмышками и на груди у Рэнди потемнели, и он что-то говорил, вероятно, довольно громко, но, клянусь всем святым, я не услышал бы, даже если бы захотел, а мне не хотелось абсолютно.

Я точно помню, что молчал, и постоянно что-то громыхало в ушах – то ли кровь, то ли включился от пинка чертов музыкальный автомат, и, когда меня скрутило, выжало, коротко и эффектно, так что я на секунду уткнулся носом Рэнди в шею, все стихло, и стало слышно наше дыхание, и ветер позванивал стеклами в рассохшейся раме окна.

Какая-то необратимая вещь случилась, я это почувствовал почти сразу, но бог ты мой! Это же Чикаго, и это секс, за который не получаешь даже имени партнера. Настоящего имени, я имею в виду.

– Рэнди. Рэнди?.. РЭНДИ!

– Ч..т…

– «Потом» – это сейчас.

Он щурился на свет и почесывал лодыжкой о лодыжку, похожий на сытого кота.

– Тип, которого ты видел, знает о тебе столько, что мог бы написать энциклопедию.


Я недоверчиво моргнул.

– Это как? Почему?

– У него спросишь. Если мы сможем к нему прорваться.

– Рэнди?

– М–м–м… – он почесал вторую лодыжку.

– Братом ты назвал все-таки меня или это твой персональный сексуальный клич, вроде «мамочка»?

Он почесал в затылке и выразительно смутился:

– Забудь, Хирург, забудь. Что-то типа того, да.

Черта с два он сейчас сказал правду.

***

Мы собрались очень быстро. Ключи от «Шеви», моя дубленка, его куртка. В карман – початую бутылку виски и старый складной нож.
Мы доехали до Грант-парка, и я понял, что нужно остановиться.

– Что-то не так?

Я вылез из тачки, по нечищенной дорожке дошел до Букингемского фонтана. Зимой он не работал, конечно же, и лошадки, занесенные снегом, выглядели грустно.

– Мерзнете, клячи? – пробормотал я.

Хирург недоуменно посматривал на меня, но не отставал. Я потянулся к отражениям, мысленно желая чокнутому Дворкину провалиться в тартарары с его фокусами. Лошадки сдвинулись, залоснились снежной белизной, у них появлились ледяные сосульки-рога. Дело пошло. Я почувствовал азарт и трепет – искрило все тело, ток полился сквозь меня, увлек за собой. Я схватил Кори-Корвина за рукав и потащил к машине. Сейчас, с таким балластом, как он, другой вариант перемещений не прокатит. Он не спорил, уселся в «Шеви». Я вжал педаль в пол, и мы помчались по шоссе шестьдеся шесть – матери дорог. Я менял небо, нырял в каждую придорожную тень, лихорадочно сравнивал вероятности, выбирал нужный поворот – да, круче только секс. И покер.

Дорога сама ложилась под нас, во мне росла уверенность, что хитрец Дворкин выстлал нам дорожку пухом, еще и соломки подстелил. Искоса я поглядывал на Хирурга. Тот сидел прямо, нарочито спокойное лицо не выражало ничего, но клянусь, в глазах Хирурга то и дело мелькало недоумение. И любопытство. Да, мой друг, всадники на ящерах с красными плюмажами редко появляются на американском шоссе, и вдоль дороги обычно не пылают мертвечинной зеленью фосфорные болота.

Он захотел закурить, щелкнул колесиком зажигалки – язык фиолетового пламени взвился на полметра. Я смеялся до слез.

По радио крутили модные песенки, то и дело прерываемые треском, шорохами и таким старьем, как Get your kicks on Route 66. Да уж, мы выбрали дорогу. Или она – нас. Наша верная «Шеви» то катилась, то летела над гудроном на обтекаемых крыльях. Хирург потерянно вертел в руках зажигалку, сжимая фильтр незажженной сигареты зубами. Наконец, я почувствовал, что цель близка. Я съехал с шоссе и углубился в лес.

***
Притащились мы туда в полдень. Но сейчас, в тени огромных черных елей, царил чуть ли не вечерний полумрак. Я вышел из машины прямо в сугроб, хлопнул дверцей. Эхо поскакало по веткам, обрушилось с ближайшей лапы небольшим снегопадом. Рэнди вылез, отфыркиваясь, отмахиваясь, бурча, совершая сразу сотню лишних движений в минуту, и повел меня вглубь ельника, проваливаясь по колено в рыхлый, прекрасный, нетронутый ни одной сволочью до нас снег. Пока мы шли, местность неуловимо менялась. Ели матерели на глазах, ветви свисали еще разлапистее и чернее, стало совсем тихо. Беззвучный полдень в темноте, только снежинки иногда срывались и плыли вниз. Этот дом будто прятался за следующей елкой. Приземистая бревенчатая сторожка, низкая крыша покрыта мхом, присыпана снежной пылью, обросла бородой сосулек. Из трубы валил солидный столб жирного белого дыма и полз между елей. Из-под крыльца бесшумно вынырнул здоровенный черный пес и уставился на нас недобрыми глазами. Я прикинул, сможем ли мы с Рэнди завалить монстра, если он будет невежлив. Почему-то выходило, что даже вдвоем придется попотеть, случись что. Но не пришлось. Дверь распахнулась, и хозяин цыкнул на пса, а нас поманил в дом.

Мы вошли, отряхнули снег, сели у очага. Хозяин был мал ростом, горбат и улыбался нам сквозь буйную кучерявость бороды, черной с белыми прядями. Поставив перед нами две плошки с горячим чаем, он вернулся к прерванному нашим приходом занятию. Перед ним на верстаке лежали деревянные дощечки. Я пил чай и видел только пальцы старика – белые, длинные, узловатые. Как они нежно касались древесины, гладили волокна, прилаживали дощечку к дощечке, примеряли так и сяк.

– Я ждал вас. И сделал шкатулку из ясеня, – задумчиво сказал мастер, поглядывая на нас черными глазами-буравчиками. – Очень приятная материя – мягкая, податливая, изменчивая. Вместо крышки я приладил панель из сухой кедровой коры. Королевское дерево. Я прикрепил на дно полоски полированного серебра – серебряными гвоздями. И оббил полосками стенки. Кто заглядывает в шкатулку, тот ясно видит отражение. А потом – еще одно отражение. И еще одно. И еще. Целый лабиринт отражений. Важно только знать, какое отражение ты хочешь увидеть сейчас, мастер Корвин.

Он хрипло рассмеялся, поглаживая резную дощечку со спиральным узором. Его палец водил по светлой борозде – и у меня вдруг закружилась голова. Я закрыл глаза, но узор цепко держал меня, накручивая мой разум на свою белую спираль – медленно, болезненно и сладко-тягуче.

Меня затрясло, перед глазами поплыли разноцветные полосы. Он извивались и шептали мне на разные голоса. Я вскочил с табурета, уронив чашку, и навис над коротышкой-хозяином. Я попытался выдавить хоть слово, но не мог. Лесник смотрел на меня снизу вверх, и его волосы тянулись ко мне как змеи, вибрируя и изменяясь. Я попятился и вывалился прочь из дома. Наваждение не сгинуло. Меня стягивало и потряхивало, разминало на кусочки, как будто я попал в молотилку. Шатаясь, я полез по снегу, то и дело проваливаясь по пояс, зубчатые ветви елей в темном ночном воздухе надо мной складывались в причудливые узоры. Я остановился, позволяя морозному лунному свету окатить меня холодом, как ледяной водой.

– Эй!

Рэнди подбежал, развернул меня, его руки вцепились в мой воротник.
В глазах двоилось: мне казалось, его волосы сами сплетались в косу, а вместо потертой рыжей дубленки появлялось роскошное красное с золотом шитье.

Я встряхнулся, оттер Рэнди плечом и с упорством пьяного полез дальше. Внутренний компас тянул меня за собой.

– Куда?

– Мне кажется, мне пора домой, – пробормотал я.

– Домой? – его голос зазвенел и оборвался.

Теперь я висел на нем, пока Рэнди тащил меня к машине. Я вцепился в бронзовую узорчатую ручку, с трудом открыл дверцу и повалился на бархатный диван. И с головой ушел в мутную темноту.

Рэнди положил голову на руль и повторил:

– Домой?

– Да, в Нью-Йорк. У меня там уютный дом с садом... Прекрасная библиотека и коллекция оружия.

– В Нью-Йорк? – прошипел Рэнди. Он повернулся ко мне молниеносно, как разозленная гадюка. Отвесил мне мощную плюху – такую, что моя голова зазвенела, как колокол.

Из глаз снова полетели искры, но у меня не было ни сил, ни желания защищаться. Оцепенение не проходило, мне привиделось: распадаюсь, и жадный воздух вытягивает из меня клетку за клеткой, чтобы поживиться. Рэнди был силен, как черт, мне казалось, он вот-вот меня задушит. Я встретил его пылающий разочарованием взгляд. Он вцепился зубами в мой рот так, будто хотел отгрызть мне язык. Дух захватило. Я трепыхнулся и вывернулся, отворил дверцу и вывалися на снег. Он тоже выскочил, разъяренный, он пинал меня ногами и выкрикивал что-то на птичьем языке. Муть понемногу отпускала, я почувствовал, что силы возвращаются. Я выждал момент и потянул его вниз.

Некоторое время мы лежали в снегу и смотрели, как качается в ветвях луна.

– Ты долбанная тень. – Рэнди поднялся, не отряхиваясь, сел в машину и завел двигатель. Он сорвался с места без меня, я еле успел запрыгнуть на ходу.

Мы мчались по лесу, как безумцы. Ели отпрыгивали в стороны, расчищая нам путь.
И тут меня накрыло. Будто лавина оглушила и увлекла за собой.

– Останови! – прохрипел я, корчась на сидении.

Рэнди остановил и уставился на меня.

Перед глазами в полной темноте засиял узор с дощечки лесника. Спирали горели огнем и наползали на меня со всех сторон. Навалилась тяжесть, которую я пытался предолеть, проводя пальцем по невидимым огненным бороздам.

– Что ты видишь? – спросил Рэнди.

Я шел по Огненному пути и видел серебряные башни.

– Авалон, – прошептал я нежно, как будто имя возлюбленной.

Он расцвел перед глазами диковинным цветком. Сизые волны бились о его каменные набережные в ярких огнях, сияющие лестницы соединяли землю и небо, где висели огромные цеппелины и шныряли юркие летучие корабли. Над серебряными шпилями реяли стяги с единорогом. Это был мой город, мой дом, моя душа. Я знал это так же, как и то, что человек в желтом камзоле с алым шитьем – неслучаен, и что его тоже придется вырывать из серца по–живому, с кровью.

Меня вдруг вышвырнуло оттуда обратно на зимнюю лесную дорогу.

Рэнди осторожно дотронулся до моего плеча:

– Корвин?

– Что?

– Что ты помнишь.

– Мне кажется, мне пора домой.

Он недоверчиво замер.

– Авалон. Вот мой дом. Мне нужно вернуться туда.

И тогда он засмеялся и смеялся долго и безутешно.

– Он разрушен! Там нет ничего! Только пепел, пустыри, заросшие сорной травой, старые кости и ржавое оружие! Нет никакого Авалона. Даже память о нем стерлась.

Рэнди злился, а я стоял, как истукан, обдумывая его слова.

Мой дом. Мой Авалон. Я помнил площади, мощенные серебристым камнем. Летом камень нагревался и яростно отдавал тепло. Моя рука еще чувствовала гладкий мрамор колонн церкви Единорога.
Я помнил шорох волн, ярморочный гомон, бряцанье оружия, хлопки шелковых стягов. Кажется, я знал вкус соленого сочного воздуха очень-очень давно, и сейчас снова ощутил, как затеплилось в солнечном сплетении – гордость, любовь, опека.

Авалон.

Я схватил Рэнди за воротник и хорошенько встряхнул, даже не почувствовав веса. В его глазах полыхнула чернота – как отражение моей злости. Он попытался вывернуться, но я держал крепко.

– Дурень упрямый, – тихо сказал он. – Всегда пер напролом. Думаешь, найдешь его? Черта с два.

***

Мы возвращались молча. Удивительно, но в Чикаго все еще была ночь. Фонари моргали, шел снег. Рэнди остановил машину возле дома, и мы еще немного посидели, глядя на желтый прямоугольник окна мансарды. Потом поднялись наверх, я начал бродить по комнате, выуживая из завалов барахла свои носки, рубашки, блокноты, в которых я корябал стихи на досуге. Рэнди стоял у окна и следил за моими сборами.

– Ты уедешь сейчас. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Да, возьму «Шеви», если ты непротив.

– Нет, бери, конечно, – ухмыльнулся он. – Назови ее Звездочкой. Поедешь в Нью–Йорк?

– Ну да. Начну оттуда, у меня там, – я запнулся. – Дом. В Чикаго я ведь случайно оказался. Придурки штабные перепутали билеты. А я согласился – и полетел.

– Не бывает случайностей! – фыркнул Рэнди.

Да. Не бывает. И сейчас я отправлюсь в самое странное свое неслучайное путешествие.

Рэнди подошел ближе, когда я был готов уходить. Я смотрел на его кривую улыбочку и не знал, что сказать.

– Рэнди… – начал я.

– Запомни, Корвин: я – Рэндом, – гордо и отчетливо произнес он.

Да, это правда – понял я.

– Прощай, Рэндом.

Я повернулся и закрыл за собой облупленную зеленую дверь.


Так сколько миль до Авалона?
Ни одной мили и много.
И зеленая дорога
Убегает в никуда.
В неизвестность от порога
И в конце ее – нет бога,
И ответа нет простого,
Место есть, но нет следа.

Так сколько миль, и сколько весен?
Я устал, забыт и спет.
Нет надежды – есть вопросы.
Есть цвета, но звуков нет.
Убежать, следы оставить,
Улететь, уйти, уплыть,
Все оставить, все исправить,
Жить – как все, без дома жить.

Так сколько дней, и сколько песен?
Сколько миль, который год?
Сам себе давно я тесен
Сам себе неинтересен,
Сам король и сам народ.

Я пою – и я же плачу.
Должен сам и сам плачу.
Барду, смерду, палачу,
Верю сам в свою удачу
До рассвета. Мили скачут.
До заката – много лет.
Есть мечта – ответа нет.

Так сколько миль до Авалона?
Я узнать, узнать хочу.

fin

@темы: слэш, фест

---

День третий

[Tamella]

Темы дня:
1. Он был маленьким хитрецом с маниакальной склонностью к убийствам, который, как я вспомнил, вечно против чего-то восставал
2. Я пытаюсь добраться до Двора Хаоса. Ты знаешь дорогу?
3. Если у вас есть хоть капля ума, вы не будете играть в эту игру и проживете дольше.

ЗЫ:
Сегодня френдлента принесла чудесную историю, рассказанную в гифках о сложных взаимоотношениях беты и автора Комменты тут закрыты, как обычно, по ссылке попадаете на дайри автора. Он открытый. Оно чудесное и сделало мне вчерашний день. Надеюсь, вам тоже станет хорошо, в ожидании
www.diary.ru/~d-umka/p172627342.htm

@темы: почитать, поржать, фест

---

День второй. Янтарь.

[команда Янтаря]

Название: Ludi magister*
Автор:  Слэшных Дел Мастер
Бета:  чайка-
Категория: джен
Пейринг: Корвин, Эрик
Рейтинг: РG
Жанр: психоделика, ПОВ
Размер: мини (2344 слова)
Дисклеймер: Права на героев принадлежат Роджеру Желязны.
Примечание: фик написан на фест «Зима в Янтаре» на дневниках. Команда Янтаря. Тема №2: «Я вцепился в самую ткань отражения, погрузился в нее, изменяя ее структуру... возможное становилось вероятным, вероятное - реальным». События до третьей книги.
Саммари: Когда реальность трещит по швам, а разум соскальзывает в безумие, словно бисер - с нитки.

* Ludi magister - магистр игры (лат)

***

Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.
Гумилев Н.С.

Наша память избирательна, как урна.
Довлатов С.Д.

Я распадаюсь на осколки. Меня почти нет, мое сознание стремится к нулю. Кто же я? Я прожил миллиарды жизней, и все же – кто я? Когда-то у меня было имя. Имя – это так много, это власть над самим собой. Над целым миром. Да что там миром – мирами.

Иногда он приходит ко мне. И каждый раз нежданно. Так странно: в такие моменты я блуждаю по лабиринту старых воспоминаний, словно обезумевший Элджернон, я бегаю, и ползу, и плыву среди страничной пыли прошлого, задеваю коленями и локтями – они рушатся, летят вниз. Но сколько бы я не стряхивал эту пыль с моей памяти, меньше ее не становится.

Удивительно точно угадав момент, когда я балансирую на самой кромке разумности и вот-вот готов упасть во тьму, он берет меня за руку и выводит на свет. Мы продираемся сквозь боль и пустоту, и воду, и огонь, и приходим в кузницу. Над очагом висит гирлянда засушенных мышей. Он подходит к кипящему котлу, пар увлажняет его волосы и бороду. Он помешивает длинным половником свое варево, а потом плескает мне в лицо.

Я забываю свое имя.


***

Иногда я боюсь, что скоро умру – страх перед небытием сдавливает мне ребра. Затем я вспоминаю, что у меня есть вечность и тысяча теней в Отражениях – так о какой смерти может идти речь, когда ты дублируешься словно невыявленная ошибка в бесконечном уравнении, начало которому положено в Амбере? Через какую-то сотню лет я понимаю, что просто запутался в своих тенях. Отражения были настолько искажены, я стал настолько фрагментарен, что уже не помню себя.

И все начинается вновь.

Стон покореженного металла режет слух. Я чувствую воду – я тону? Руль не поворачивается, вода червем проползает сквозь дверцы, извиваясь под педалями. Ужасно болят ноги. Темно, и только запах паленой резины ударяет в нос. А потом я чувствую, как что-то тянет меня за шиворот. Мокрый песок, вперемешку с землей набивается в рот и глаза.

Я оглядываюсь, но никого не вижу.

Я забываю, кто я.


***

Так не всегда. Бывают моменты, когда я помню. И старая злость вскипает во мне.

Он забрал меня из больницы, где я лежал с переломанными ногами. Я все еще не мог ходить, и он купил мне инвалидное кресло.

Мы жили в небольшом коттедже на берегу моря.

−Я ненавижу тебя!

Мне стыдно и унизительно, я не могу ходить, а пользоваться коляской еще толком не научился. Он молча приносит мне суп и уходит в другую комнату. Я слышу, как он бродит там из угла в угол, словно тигр в клетке. Мне кажется, он что-то выжидает: когда я сломаюсь, наверное. Косые лучи заходящего солнца пробиваются сквозь грязные желтые занавески, освещая неубранную комнату. Здесь практически нет места. Огромный платяной шкаф занимает большую часть пространства, одна из дверец плохо закрывается из-за набитых вещей – как будто внутренности не до конца выпотрошенного животного вывалились наружу. Оно все еще шевелится, скрипя несмазанными петлями. Стол, а над ним мутное зеркало - в нем не отражается ничего, кроме неясных теней. Между кроватью, на которой я лежу, и столом стоит моя коляска. И все. Невыносимая теснота и удушающая вонь от собственной мочи давят на меня.

Он редко меняет на мне белье. Каждый раз, когда я вижу его решительное лицо и белые полинявшие тряпки, которые он судорожно мнет в своих огромных ладонях, я готовлюсь сопротивляться до последней капли сил. И последующий час превращается в пытку. В итоге он, взбешенный, уходит во двор, а я кое-как завершаю то, что он бросил на полпути. Собственная немощность бесит меня. Не раз я проклинал его за то, что он забрал меня из больницы. Мы ругались так громко, что на следующий день невыносимо саднило горло. Он уходил и не возвращался до утра.
Я уйти не мог.

Суп холодный и несоленый. Он наверняка сделал это специально, зная, что я не позову его. Он пытается со мной ладить. Иногда – очень редко – я иду ему навстречу. Но каждая наша попытка оборачивается провалом. Мне не ясны его мотивы, я подспудно жду удара, мое нутро кричит, что ему нельзя доверять и он убьет меня, как только подвернется случай.

Когда я становлюсь нормальным, я вновь начинаю ненавидеть его, до судорожно сжатых зубов, до лютого воя и дикого хохота. Во мне клокочет яростный экстаз мести, корчится в приступах предвкушения грязное, разъедающее чувство, кем-то поэтично названное честолюбием. Я готов свернуть ему шею, и мне абсолютно наплевать, что это мой родной брат. Между нами трон Янтарного Королевства, и все родственные чувства блекнут по сравнению с властью. И если придется перешагнуть через его труп, меня это не остановит. Впрочем, как и его.

Но бывают периоды, когда я забываю, кто я. Словно черный занавес опускается на мою память. Иногда мелькают следы неуловимых воспоминаний, но они быстро растворяются, словно туман в весеннее утро. Я не узнаю собственного брата, я не знаю, как оказался в этом заброшенном коттедже и почему не могу ходить. Но настороженность не проходит. И все его попытки быть более дружелюбным не вызывают ничего, кроме недоверия и раздражения.


***

Те моменты, когда мы с ним ведем себя почти как друзья, несмотря на то что я не всегда помню, кто он, не такая уж редкость. Он варит маис, и мы едим его на веранде, глядя на уходящее за горизонт солнце. Мне хорошо и спокойно. Мы говорим о победах, спорим о стратегии Бонапарта при Ватерлоо, я учу его играть в ма-джонг.

Нам хорошо и спокойно.

Утром мы идем купаться на излучину реки. Как дети, брызгаемся водой и распеваем песни, я валю его на песок, и мы катаемся по берегу в шуточном единоборстве.

А потом это перестает быть игрой.

Я впиваюсь в его плечи, бока, бедра до синяков и кровоподтеков, я хочу разодрать его ногтями, порвать зубами, добраться до самых внутренностей, вырвать их, добраться еще глубже, там, где рождается стук сердца, и еще глубже - туда, где невозможно физическое воздействие, я почти так и делаю, я уже не знаю, ненавижу я его или люблю, мне хочется выть, и рыдать, у меня получаются только хрипы, я чувствую, как его кожа вперемешку с кровью забивается мне под ногти, я кричу, кто я, я забыл, скажи мне, кто я, кто я, кто я, кто я, иначе я сойду с ума, обожектоя.

А потом наступает тьма.

***

- Ешь. Ты голоден со вчерашнего утра.

Я вздрагиваю. Часть жижи, которую он принес, выливается из покрытой жирными пятнами миски на покрывало.

Эрик стоит, прислонившись плечом к косяку двери. Его руки скрещены, а глаза серьезны.

- Я не буду есть эту дрянь.

- Ну, извини. Предложить тебе утку в апельсиновом соусе я не могу.

Я внимательно изучаю его лицо.

- Я бы и твою утку не стал есть.

Он усмехается.

- Боишься, что отравлю?

- Помнится, ты был близким другом семьи Медичи.

Эрик смеется, запрокинув голову. Он красивый, мой брат. Сильные руки, кудрявая борода и искристые глаза, светлый широкий лоб, открытая улыбка. Узнай кто-нибудь, что он хочет меня убить, чтобы стать королем, очень бы удивился. Признаться, я сам удивлен, почему до сих пор жив.


***

Я вспоминаю, что умел творить миры. Реальность, пресловутая материя – ни что иное, как отражение, блики солнца на воде, она легка и эфемерна, достаточно легкого усилия мысли, чтобы создать мир из собственного воображения. Я играю с миром. Время и пространство - всего лишь выдумка ума, агония пустой логичности. Кажется, когда-то очень давно я долго объяснял это моему соседу Иммануилу. Он не верил, пока сам не увидел, как легко время может приобрести форму, а пространство растерять все свои качества; как действительность свертывается обратно в свои возможности и рушится причинно-следственная связь, и все законы мироздания теряют свой первоначальный смысл, и выстраиваются новые связи вещей, недоступные непосвященному уму, и ты стоишь в центре этих метаморфоз, и ты - бог, потому что каждое движение исходит только от тебя. Он тогда спросил, как могу я быть уверенным, что я сам – не выдумка собственного ума. И не страшно ли мне знать, что в мире нет ничего постоянного, что все изменчиво, подобно пейзажу в пустыне. Cтоит отвернуться - и то, что было за спиной, исчезнет навсегда. Не боишься ли ты обернуться обратно в пустоту?

Есть в мире нечто незыблемое, ответил я тогда. Амбер.

Оборачиваясь сквозь все Отражения, я вижу его.

Он промолчал.

Но иногда меня терзают сомнения: не придумал ли я Истинный Мир так же, как придумываю Тени? Возможно, я – это только отражение, а настоящий Корвин даже не предполагает о существовании своего двойника. Не об этом ли умолчал старый пройдоха, живущий на Заттельгассе – улице, которой давным-давно нет?

Не доигрался ли я в бисер, потеряв самого себя?

Оборачиваясь сейчас, я не вижу ничего.


***

- Ну, давай. Ты сможешь, я знаю.

Руки дрожат, ладони потеют и соскальзывают с гладких подлокотников. Я боюсь упасть. И какой черт меня дернул сказать, что чувствую покалывание в коленях? Он придерживает меня за плечи, помогая встать и подбадривая всякой чепухой. Эта его возня со мной вызывает еще большее раздражение, чем если бы он меня просто игнорировал.

Ладони соскользнули, и я падаю обратно в кресло.

Я смотрю на него сквозь отросшую челку. Он тяжело дышит, словно сам только что пытался встать на больные ноги.

Сейчас раннее утро и за окном идет дождь.

- Кто я?

Он отворачивается.

- Черт подери, ответь мне, кто я!

- Это поможет тебе встать на ноги?

- Да!

- Как только ты прекратишь ныть и поднимешься, я скажу тебе, кто ты.

Ублюдок! Я не ною. Я ни разу не позволил себе ни единого слова. Признаться, иногда хотелось все бросить, забиться в самый дальний угол и не вылезать оттуда больше никогда. Но я не ною.

Он уходит.

Взбешенный, я делаю рывок…

… и падаю на ковер.

Я убью тебя, как только ты вернешься. Я обязательно встану и убью тебя.


***

Забвение – благо. Чем меньше мы помним себя, тем больше растворяемся в мире. Скоро от меня не останется ничего. Не то чтобы у меня был мир, в котором я мог бы раствориться – камера, в которой едва можно лечь, вытянувшись во весь рост, особо не способствует моей аннигиляции. Но когда тебе выжигают глаза, а время приходится исчислять по количеству убитых клопов на своем теле, о таких вещах, право, не задумываешься. Поневоле застреваешь на себе. У меня нет ничего, кроме собственных воспоминаний.

Когда-то я был точкой, в которой сходилось действительное и возможное, мой разум выплескивал один мир за другим, заполняя черный и бездонный хаос. Неисчислимое множество пародий на порядок рухнули, словно карточный домик, стоило мне потерять зрение.

Как мало нужно для сотворения мира – видеть. Всего лишь видеть, как фантазия, имеющая корни в бескрайнем море бессознательного, извергает твоих собственных чудовищ из твоих же недр души. Мы можем увидеть себя только в отражении зеркала, но никогда − по-другому.

Иногда мне хочется забыть свое имя.


***

- Я вспомнил.

Он напрягается.

Он стоит ко мне спиной, морской бриз задувает в распахнутые окна. Его рубашка колышется белым флагом на мощной спине.

- Я вспомнил, - повторяю я.

Я вижу, как сжимается в кулак его ладонь. Он все так же не поворачивается ко мне.

- И что теперь?

Ах, если бы я знал! Сейчас мне известно лишь одно: он не просто так меня провоцирует. Он опустошил меня, а теперь заполняет. Заполняет ненавистью к нему. Вот только я не помню, почему должен его ненавидеть. Но ему об этом знать необязательно.

- Зачем? – Я цепляю на себя маску безразличия. Мы с ним отлично умеем играть в эти игры.

- Ну, раз ты вспомнил, то прекрасно должен понимать, зачем, - и его лицо так же непроницаемо, как и мое.

- Я думал, что теперь ты просветишь меня насчет своих скрытых мотивов.

Он смеется.

- Может, тебе еще и ноги вылечить щелчком пальцев?

На мгновение тьма застилает мое сознание.

Когда я открываю глаза, я уже точно знаю, что передо мной Эрик. А я Корвин, его брат.


***

Время вытягивается в струну между сомнительным вчера и невозможным завтра. Нет критерия деления, и только непонятные образы-сны говорят мне о том, что я не застрял в застывшем настоящем. Что это: фантазии моего воспаленного ума или существующая где-то реальность? Правомерно ли это «или»?

Какая-то извращенная логика играет с моими воспоминаниями, тасуя их, словно колоду карт, вытягивая на поверхность нечто ужасное. Хочется крикнуть: «Вы всего лишь карты!» Плоские картинки! Но мир глубин все еще бушует над плоской поверхностью, стремится прорваться наружу и уничтожить. Распластанные, нарисованные чудовища преследуют, выглядывая из своего двухмерного пространства.

Прошлое и вымышленное ставят друг другу подножки. И поле для игры – мой бедный, истерзанный рассудок.

Вот и сейчас я не могу разобрать, что есть реальность: камера в подземельях замка, где я гнию, ослепленный, или небольшой дом, куда я попал после автомобильной катастрофы.


***

Это было внезапно, как вспышка молнии.

Я вспомнил. Я все вспомнил.

Эта сволочь, ухаживающая за мной все это время, этот лицемерный гад выжег мне глаза за то, что я хотел взять трон, по праву принадлежащий мне.

Дождь резко прекращается, ветер исчезает, как будто кто-то нажал на паузу. Я вижу усмешку в его глазах.

А потом он уходит.

Я сижу в инвалидкой коляске, я не могу встать, а он уходит, и становится темно, мне сложно думать, я с трудом могу сосредоточиться, треск, повсюду трещит, похоже, это штукатурка или крыша, черт его знает, я не могу встать, я слышу его шаги, он почти у двери, вокруг меня тьма, я нащупываю солому и сточенный обломок ложки, кто я, вновь идет дождь и ветер дует с невиданной силой, кто же я, я не могу встать, мы плескаемся в реке, невыносимо пахнет маисом, кто я, я сейчас вспомню, кто я, кто я, кто ты, пальцы исследуют углубление возле замка, Блейз падает вниз, летит прямо на трупы, вслед за ним - колода карт, изображения на них смеются, кто я, девушка свистит в свисток, висящий у нее на груди – прибегают собаки, они лают, лают, лают, у меня раскалывается голова, Рэндом кидает плащ на кресло, он смотрит на меня с прищуром, и глаза, они болят, болят, болятболятболят, кто я, он уходит, я слышу его шаги, нет, нет, вернись, не уходи, я опять все забуду, я в подземелье, кто я, у меня нет глаз, я узник собственного замка, чертов Эрик, кто я, я должен тебя ненавидеть, боже, кто я.

Я забыл свое имя.

Я должен тебя ненавидеть.

Я забыл, кто я.

Я должен… ненавидеть, иначе я сойду с ума в этой чертовой камере.

Хочется выть и биться головой о стену. Какая разница, буду ли я в себе или стану сумасшедшим, если я ни черта не вижу?

Что толку мне от своего разума, если я не могу им воспользоваться.

Слепому не спастись, а вменяемому не выжить.



Бонусная тема.

Название: Deus ex me*
Автор:  Слэшных Дел Мастер
Категория: джен
Пейринг: Бренд
Рейтинг: G
Жанр: ПОВ
Материал: карандаш, пастель, фломастеры, цветные карандаши, сангина, уголь
Дисклеймер: Права на героев принадлежат Роджеру Желязны.
Примечание: арт сделан на фест «Зима в Янтаре» на дневниках. Команда Янтаря. Тема №2: «Наверное, каждый из нас мечтал о власти или, по крайней мере, думал о ней.».

* Deus ex me - Бог из меня (лат)

Саммари:
- Безумцы! Тянетесь к трону Амбера словно дети за леденцом в руках сурового отца!

Власть над Амбером? Ха! Власть над собой – вот высшая власть! Стояли ли вы когда-нибудь на краю, на пределе собственных сил? Да-да, на краю, когда всем своим нутром ощущаешь, что еще шаг – туда, за грань, в Бездну, и все, конец. Весь ваш привычный мир, вся ваша логика рухнут карточным домиком к ногам Хаоса. Бывали ли вы, верные трону и предательствам принцы, во Владениях Хаоса? Готов поспорить, вы даже не слышали о них! Там, в самой глубине безумия, я познал высший смысл. Там, где Логрус верен себе в своих бесконечных изменениях, там, где бьются жилы мира, там, где рождаются первоначальные энергии, я понял, кто я.

Амбер – только одно из Отражений Хаоса. Ваш драгоценный Амбер, возлюбленные братья мои, не что иное, как форма Логруса, Тысячеликого, Тысячесущного и Вечно Прекрасного. Ваши жалкие рассуждения о разрушении, о зле и тому подобной чуши, пусты и эфемерны. Разрушение – это созидание, Хаос – это высшая форма порядка. Вы застыли в своих закостеневших понятиях, вы статичны, недвижимы и мертвы! Хаос – это движение, а движение – это жизнь. А вы мертвы. Ваш порядок, ваш незыблемый Амбер – покой мертвецов. В вас не кипит кровь, не бурлит жажда к изменениям, к созиданию!

Там, стоя у начала и конца Логруса я понял, кто я. Я познал себя. Я – это мир. Я – все существующее и существовавшее. Я – не единственная возможность, которой посчастливилось стать реальностью, я – все неисчислимое множество потенций.

А вы, возлюбленные братья мои, борющиеся за кресло старика, вы – безумцы. Вы держитесь за себя, боитесь измениться, боитесь забыть, кто вы, трясетесь над каждым своим воспоминанием, вы – прах и пепел. Вы застыли в одной форме.

Вы - ничто.

@темы: фест

---

День второй. Хаос.

[Тэллиэн]

Название: Аспект власти.
Автор:  Тэллиэн.
Бета:  Olivia GreenwiTch
Фандом: Хроники Амбера.
Персонажи: Мэндор.
Жанр: джен.
Рейтинг: PG.
Содержание: история из жизни Мэндора, герцога Савалла.
Статус: закончен.
Дисклеймеры: ни на что не претендую, выгоды не извлекаю, починяю примус.
Размещение: с разрешения автора.
От автора: большая часть магии, с моей точки зрения, требует изрядной концентрации, не говоря уж о перемещении между тенями.
Написано с использованием цитат «Наверное, каждый из нас мечтал о власти или, по крайней мере, думал о ней» и «Я вцепился в самую ткань отражения, погрузился в нее, изменяя ее структуру... возможное становилось вероятным, вероятное — реальным».

Наверное, каждый из нас мечтал о власти или, по крайней мере, думал о ней. Думал — так уж точно. Каждый, в чьей крови живёт печать Хаоса, наделён огромной, но призрачной властью — играть с тенями. Рано или поздно любой способен понять, насколько хрупко такое могущество, если глядеть на него с одного из полюсов мироздания, насколько вплетено в древнюю борьбу первичных сил. Возможность повлиять на судьбы вселенной — может ли найтись лучший повод для борьбы за власть?
Впрочем, методы борьбы чаще всего оказываются более значимыми, нежели причины. Я всегда был склонен к созданию интриг — эта область с детства соблазнительна для многих обитателей Дворов Хаоса. Не то чтобы я был увлечён исключительно ими, магия и поныне привлекает меня ничуть не меньше, но сейчас речь идёт не о ней.
Власть… Пожалуй, я окончательно понял, что для меня значит это слово, когда впервые осознал степень собственной власти над собой. Многие из тех, кого я знал и знаю, не уделяют этому должного внимания. Я и сам, возможно, был бы не склонен уделять подобному время, если бы не одна история…
Это была попытка убийства, довольно оригинальная, надо сказать. Автор её уже давно отправился в Бездну, но и теперь я иногда вспоминаю его.
В тот день я шёл через рощу перекрученных деревьев со стволами всех оттенков сиреневого и зелёного, заполонившую долину в одной из Теней неподалёку от Дворов. Ветви протягивались мне вслед, ветер и скрежет лишённых листьев деревьев следовали попятам, а с изменчивого неба изредка падали крупные и тяжёлые серые капли, не оставляя на земле, столь же серой, ни малейшего следа. В то время неподалёку располагался один из моих тайников – едва ли не первый, который я создал, сторговавшись с Логрусом.
Заметив на сером песке следы когтистых ног, глубокие, почти на ладонь продавившие мягкую почву, окружавшую тайник, я настороженно замер, напрягая слух. Логрус затанцевал перед моим взором. Не то чтобы у меня к тому моменту накопилось много врагов — я был слишком молод для этого, но некоторым количеством недоброжелателей обзавестись успел.
Один из моих металлических шариков послушно скользнул в ладонь, но ничто кроме следов не указывало на угрозу. Подойдя ближе, я от души выругался — на месте тайника красовалась большая выжженная дыра. В нём не хранилось ничего ощутимо ценного, но лишняя морока мне была обеспечена, так что подобная каверза ощутимо испортила настроение.
В раздражении добравшись до своего личного пути во Дворы — одностороннего и специально размещённого неподалёку, я позволил ему забрать себя, приготовившись созерцать мрачные своды того зала, куда меня угораздило когда-то привязать выход.
Вместо полумрака мне в глаза ударил не слишком яркий, но какой-то неестественно белёсый свет, и я целиком погрузился в странную сероватую жижу.
Конечно же, я умел плавать, так что быстро оказался на поверхности и смог без помех оглядеться. Насколько хватало взгляда, вокруг простиралась всё та же жидкость, непрозрачная и имевшая какой-то неуловимый оттенок светло-серого, и потому казалось, что она отдаёт то синим, то красным, а то и вовсе жёлтым или фиолетовым. Рассеянный свет лился как будто ниоткуда, а небо было бежевым, лишь немногим светлее всего остального.
Пока я разглядывал с трудом различимый горизонт, жидкость вокруг меня начала слегка подрагивать, как будто где-то в глубинах некто принялся бить в огромный барабан, соблюдая определённый ритм. Спустя минуту я обнаружил, что ритм этот постепенно меняется, странным образом совпадая с моим сердцебиением.
Пожалев, что создатель ловушки (а в том, что это была она я и не сомневался) не отправил меня куда-нибудь, где под ногами есть твёрдая почва, я причислил произошедшее к мелким пакостям, сродни тому же сожжённому тайнику и, удерживаясь на плаву, извлёк из кармана чехол с колодой Козырей.
Окружающая меня субстанция начала стремительно густеть, и мне пришлось отвлечься от мыслей о картах, чтобы левитировать наверх. Шарики привычно закружили вокруг, и вскоре мои ноги оторвались от мгновенно сомкнувшейся за ними поверхности.
Решив остаться в воздухе, во избежание иных неприятных сюрпризов, я вновь обратил внимание на колоду. Но не успел я извлечь оттуда карту, как жидкость внизу как будто взбесилась. В меня выстрелил длинный тонкий щуп. Увернувшись, я усилил защиту, и следующая атака бессильно разбилась о невидимую преграду, а подо мной начал воздвигаться холм. Я качнулся в сторону, но холм двинулся следом за мной. Следующие полчаса были заполнены воздушными манёврами, не давшими, впрочем, ни малейшего результата.
Наконец, во мне взыграл интерес исследователя, и я позволил моим ступням коснуться поверхности холма, готовый отреагировать на любую угрозу. Однако ничего необычного не произошло, за исключением того, что подошвы моих сапог теперь опирались на вполне твёрдую почву. Холм плавно опустился вниз, и вскоре вокруг меня снова расстилалась абсолютно ровная поверхность, лишённая каких бы то ни было ориентиров. Взглянув на неё сквозь Логрус, я увидел хаотическое мерцание множества огоньков, ни на секунду не остававшихся неподвижными. Эта Тень жила собственной жизнью, мне совершенно незнакомой.
Недоумевая, я присел на корточки и прикоснулся к странному веществу. Твёрдая, казалось бы, поверхность послушно поддалась под моими пальцами, стоило мне пожелать забрать кусочек себе.
Поднявшись на ноги, я перевёл взгляд на аморфную массу, которую держал в руке. Она едва заметно отливала фиолетовым, а её форма чем-то отдалённо напоминала соцветие аквилегии*, выращенной дорогой сестрицей на одной из клумб в детстве. Естественно, садоводством она занималась не просто так, а специально для нашей тётушки, принёсшей откуда-то моду на цветочные салаты и поглощавшей оные в огромном количестве. Улыбнувшись воспоминаниям, я взглянул вдаль, так что не заметил, как в моей ладони возник фиолетовый цветок. С удивлением повертев его в руках, я осознал, что не способен отличить его от настоящего, иначе как взглянув через Логрус. Всё те же странные огоньки выдавали в нём нечто необычное.
И тогда я понял, что лежит в основе этой тени. Уже почти не сомневаясь, я пожелал увидеть вместо цветка серебряное кольцо – и получил его. Сунув кольцо в карман, я ещё раз огляделся. Эта Тень представлялась мне всё более интересной. Но где-то здесь должен был прятаться подвох — недаром же я сюда попал.
Достав карту с изображением собственной гостиной, я сосредоточился на ней. Картинка обрела объём, и я уже почти мог шагнуть в неё, когда осознал, что ноги мои глубоко увязли. Разорвав контакт, я снова взлетел, пожалев, что необходимая для левитации концентрация слишком весома, чтобы устанавливать в воздухе козырной контакт. Эта Тень явно не хотела отпускать меня. Пожелав, чтобы поверхность оставалась твёрдой, я приземлился и спрятал колоду.
Природа происходящего заинтересовала меня не на шутку. У меня возникло две гипотезы: первая — что Тень эта обладает собственным подобием рассудка и не желает отпускать гостей, вторая — что форму предметам здесь придают только мои желания, и когда я концентрируюсь на карте, всё возвращается к первоначальному состоянию. Что ж, это было несложно проверить. Пожелав видеть под ногами мраморный пол, я вновь попытался использовать Козырь. Стоило мне почувствовать контакт, как фактура и цвет тут же исчезли. Я позволил себе короткую торжествующую усмешку – вторая гипотеза становилась всё более вероятной. Но почему эта… субстанция тянулась ко мне, когда я терял с ней контакт? Контакт.… А каким образом здесь вообще улавливают мои желания? Я вспомнил странную дрожь, охватившую окружающую меня жидкость вскоре после моего попадания в неё и остановился на предположении, что именно физический контакт играет в происходящем важную роль. Впрочем, вопрос возвращения домой всё ещё стоял на первом месте, и я принялся перебирать варианты.
От попытки проложить отсюда путь я отказался сразу — эта Тень, конечно, не могла находиться далеко от Дворов Хаоса — с такими-то свойствами, но для создания пути всяко необходима концентрация, и я успею утонуть, прежде чем достигну результата.
Оставалась игра в тени. Можно было ещё, конечно, потревожить кого-нибудь из родственников – возможно, кто-то из них смог бы вытащить меня до того, как я утону, но шанс успеть был минимален. Более того, родич сразу оказался бы в курсе и существования этого местечка, и моих неприятностей, что тоже было нежелательно. И я двинулся вперёд. Поверхность под моими ногами проросла синеватой травой, на ней появилось несколько камней, сквозь траву проступила тропинка ведущая вдаль. Я переключил внимание на небо, по-прежнему остававшееся неестественно белёсым и… провалился по колено в мгновенно вернувшуюся к первоначальному состоянию землю. Я остался там же, где и был. Пожелав кресло, я устроился поудобнее и продолжил анализ. Раздумья требовали ощутимо меньшей концентрации, нежели колдовство или игры с тенями, так что удерживать на предмете мебели краешек внимания, дабы он продолжал существовать, было совсем несложно. Вспомнив о цветке, я опустил руку в карман. Не знаю, был ли трофей в таком же состоянии во время моих экспериментов, но памяти о том, что у меня в кармане лежит цветок, оказалось достаточно, чтобы достать оттуда именно его.
Ни один обычный путь не позволил мне выбраться оттуда. Я не удивился и даже почти не расстроился – какая бы это была ловушка, если бы её можно было покинуть столь легко?
Некоторое время я всерьёз рассматривал возможность добыть при помощи Логруса какую-нибудь живность, чтобы она желала чувствовать под лапами твёрдую землю, а я мог без помех концентрироваться, но этот путь был мною отвергнут — манипуляции с Логрусом сами по себе требовали сосредоточения.
Явного решения проблемы я не видел, так что пустился в построение предположений. Однако долго мне этим заниматься не удалось. Сначала кресло подо мной охватила дрожь, подобно предыдущей слитая с биением моего сердца, но неуловимо иная – как будто между каждым гулким ударом успевала уложиться короткая и быстрая дробь, интуитивно казавшаяся мне знакомой, хоть ничего подобного мне раньше слышать и не доводилось. Это продолжалось дольше, чем в прошлый раз, я успел почти привыкнуть к вибрации, когда она внезапно утихла, а пейзаж вокруг начал постепенно изменяться. Где-то вдалеке возникли туманные горы, по левую руку от меня начали воздвигаться стеллажи и сундуки, доверху забитые артефактами… Когда туман неподалёку сгустился в Майлетт, с которой мы танцевали на последнем празднике, облачённую в весьма откровенный наряд, я невольно протёр глаза. А местность не прекращала меняться: где-то справа выросла прекрасная лаборатория, затем её загородили лица смутно знакомых придворных, возможно и говоривших что-то интересное, но полностью игнорировавших друг друга, так что вокруг воцарился жуткий гвалт. Рядом с креслом появился изящный летающий столик и тарелка с аппетитно пахнущим рагу. Справа теперь переливалось нечто совсем уж неописуемое, но напоминавшее о чём-то давно забытом. В голоса вплелись мелодии, совершенно не различимые в общей какофонии, но добавившие в неё нотку безумия. Непрерывно меняющееся вокруг пространство было мне привычно, но всё, что я видел вокруг, казалось каким-то неуловимо особенным. Хоровод вещей, людей и явлений, дополняемый соответствующей мелодией напрочь выбил меня из колеи. Нахлынуло головокружение, вызывая во мне сильную злость. Не думаю, что на тот момент в моей голове оставалась хотя бы одна цельная мысль. Взвыв, я вцепился в самую ткань отражения, погрузился в нее, изменяя ее структуру... возможное становилось вероятным, вероятное — реальным. Возможно, в тот момент это был лучший выход. Суть происходящего, конечно, не изменилась, но когда я открыл глаза, меня прозрачным пузырём охватывала тишина.
Я застыл, вглядываясь в воистину хаотическое мельтешение людей, предметов и явлений. Когда мимо проскакал, смешно подергивая конечностями, забавный зверёк, которого я одно время хотел заполучить в детстве, меня осенило, что всё вокруг кажется мне смутно знакомым. До сих пор Тень выполняла мои высказанные желания. Теперь, кажется, взялась за подсознание.
Не особенно рассчитывая на успех, я пожелал, чтобы пространство вокруг очистилось, и, на удивление, всё исчезло — ровно для того, чтобы возникнуть заново. Кажется, здесь нужны были более серьёзные меры. Я сосредоточился на желании увидеть вокруг пустое пространство — и снова получил желаемое. Удерживая концентрацию, я принялся постепенно ослаблять контроль. Вскоре вокруг снова начали возникать мои желания. Внезапно я понял, насколько был глуп, пропустив великолепный способ выбраться. Вся концентрация слетела с меня, когда я пожелал — очень эмоционально, надо заметить — переход домой. Тень как будто мягко колыхнулась вокруг меня, вздрогнула, вверх взметнулся фонтан сероватой субстанции, из которой здесь состояло, очевидно, всё, но никакого перехода не появилось. Видимо, Тень всё же не хотела отпускать меня.
Задумавшись, я прикрыл глаза, чтобы не видеть мельтешения образов вокруг. А ведь они не нуждаются в моём контроле…И значит, если один из воплотившихся артефактов позволит мне не утонуть… Я извлёк проплывающий мимо амулет лёгкости — чего мне только не приходилось желать в детстве, и нацепил его на шею, после чего поднялся на ноги и решительно извлёк фамильную колоду. Когда Дворы Хаоса обрели плоть передо мной, ощущение опоры под ногами исчезло, но амулет не дал мне провалиться — я надёжно висел в воздухе, и уже ничто не мешало мне сделать шаг вперёд под звуки прорвавшейся вдруг музыкально-словесной какофонии.
Я шагнул на ковёр в собственной гостиной. Меня окружала привычная обстановка, только вот в кармане по-прежнему лежал цветок аквилегии. По моему желанию он превратился в драгоценный камень, а затем — обратно. И это открывало… перспективы. Впрочем, мысли мои занимало и то, что ловушка оказалась чересчур странной. Никакой противник в здравом уме не стал бы делать мне такого подарка. Напрашивалось два варианта: или мой враг не знал, куда конкретно отправляет меня, или… это была не ловушка. В любом случае, вначале стоило определиться с тем, кто обеспечил мне такое приключение.
Начать я решил с исправленного пути. Почти достигнув разорённого тайника, я насторожился. Откуда-то доносилось негромкое насвистывание. Решив, что пришло время воспользоваться полученным преимуществом, я пожелал, чтобы вместо цветка у меня в кармане оказалось кольцо, зачарованное на отвод глаз, извлёк его и надел на палец, после чего, по-прежнему не брезгуя осторожностью, приблизился к переходу. Его плавно обходила по кругу моя старшая сестра – та самая, которая любила выращивать на клумбах ядовитые растения. Взгляд её был напряжён, и, призвав Логрус, я убедился, что она вносит в мой путь какие-то изменения. Я никогда не считал её способной на сложное колдовство, однако в этот раз она явно демонстрировала недюжинные знания.
В тех местах редко кто бывал, так что она могла не бояться, что её застанут на месте преступления, но всё же беспечность сестры не делала ей чести. Я не был очень удивлён — мы не слишком ладили, а её последний любовник был моим ярым противником. Без него здесь не могло обойтись, хотя сестрица, как и любой из нас, всегда была горазда подстраивать каверзы нелюбимым родственникам. Впрочем, нынешняя оказалась заметно тоньше и серьёзнее всех остальных, её я бы скорее отнёс к попыткам убийства, несмотря на удачный для меня финал.
О, знали бы они, что дало мне это приключение… Взгляд в собственное подсознание оказался безмерно интересен и заставил задуматься о власти над собой. Тем не менее, мстить стоило обоим…
И я, конечно же, отомстил. Но здесь, кажется, шла речь о власти?

*Аквилегия – многолетнее растение из семейства лютиковых, обладающее весьма токсичными цветами.

@темы: джен, фест

---

День второй

[Tamella]

Темы дня:
1. Любимые мои родственники. Я должен признаться вам кое в чем...
2. Наверное, каждый из нас мечтал о власти или, по крайней мере, думал о ней.
3. Я вцепился в самую ткань отражения, погрузился в нее, изменяя ее структуру... возможное становилось вероятным, вероятное - реальным.

ЗЫ: Дорогие сообщники, большая просьба, откликнитесь комментариями на то что выкладывается и просматривается/читается вами Простое "Спасибо", и даже +1 будет не лишним. Без фидбэка очень тяжело, непонятно как мир реагирует на то что сделал автор, он нервничает, спадает с лица и пьет валерьянку литрами, поддержите авторов, пожалуйста. Одно слово или фраза это недолго, а автору приятно.
Спасибо ^^

ЗЫЫ: Ах, да, на второй день я вспомнила, что правила феста знают участники, но никак не читатели Приподнимем завесу тайны. 12 дней. В каждом дне - три темы. Каждый участник волен был выбрать любую из них, одну, две, или все три, как пожелает. И в назначенный день поделиться идеями.
После полуночи я выкладываю темы дня. В течение дня команды радуют нас.
Как-то так

@темы: рацпредложение, фест

---

День первый. Хаос.

[yorki]

Форма: фанмикс
Составитель: yorki
Персонажи: Дара

треклист

1. PJ Harvey - Oh my lover
2. Bat for lashes - What's a girl to do?
3. Nouvelle Vague - Dance with me
4. The Cardigans - And then you kissed me
5. Portishead - Over
6. Hooverphonic - No more sweet music
7. The Cranberries - Sorry son
8. Garbage - Nobody loves you
9. Hooverphonic - Tomorrow

@темы: джен, фест