Никогда не поздно вернуться домой, ведь все дороги ведут в Амбер, не так ли?
Автор: atreic
Переводчик: netttle
Бета: kasmunaut
Автор коллажей: First officer
Название: Принцип неопределенности (Complementarity)
Оригинал: archiveofourown.org/works/32851
Разрешение на перевод: получено
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: мини (3000 слов)
Пэйринг: Корвин/Дейдра, Фиона/Вернер Гейзенберг, Нильс Бор/Вернер Гейзенберг
Фандом: Хроники Амбера, исторический рпс
Саммари: Вернер Гейзенберг пишет письмо Нильсу Бору, объясняя странные события, которые привели к их встрече в Копенгагене в 1941 году
Примечание: Фик написан на фест Yuletide 2009. Переведен на фест Зима в Янтаре 2012
Дисклеймер: Выгоды не извлекаем, все права авторам
Тема:
- Пора открывать карты.
- Мне не нравится как это звучит.
Факультет физики
Лейпцигский университет
Линнештрассе 5
Лейпциг
Германия
18 декабря 1941г
Мой дорогой Бор,
Я снова взялся за перо и снова сомневаюсь. Как-то я проехал пятьсот миль ради того, чтобы рассказать вам эту историю, но так и не смог. С чего я решил, что я смогу сделать это сейчас, один в своей комнате, без вашего утешительного присутствия, которое подстегивает меня, заставляя пускаться в объяснения и проникать в суть вещей? Тем не менее мне кажется, это время никогда не повторится, и я должен научиться говорить, не ожидая ответа. Эта история должна быть рассказана, но кто, кроме вас, смог бы ее понять?
Вы всегда шутили, что свои лучшие работы я создавал в спешке, оставляя другим разбираться с деталями. Так что я перейду к делу, отбросив вежливые формальности. (Как там Маргарет? Мои сердечные пожелания детям. Я надеюсь, что в Дании не настали тяжелые времена...) Этикет – не наш конек, а после сентябрьской встречи следовать формальностям стало еще труднее. Нет, вместо этого я перейду прямо к странным событиям, произошедшим в августе прошлого года. Именно о них я страстно желал рассказать вам, когда мы встречались последний раз.
Я возвращался в Лейпциг из Берлина. Это был один из тех летних дней, когда мир тяжелеет, оплывая от жары. Мудрая немецкая армия решила, что меня и мое оборудование следует доставить в Лейпциг по воздуху. По официальной версии, авиаперевозка должна была уменьшить риск повреждения оборудования, но в Лейпциге все равно пришлось бы его откалибровать, так что я сразу понял, что главной причиной стала пропаганда: чудо немецкой инженерии перевозит чудо немецкой физики. И, вероятно, свою роль сыграла необходимость устроить тренировочный полет какому-нибудь офицеру, который не добрал летных часов. Тем не менее наконец-то мне представилась возможность отдохнуть от рутины, и, должен признаться, при мысли о предстоящем путешествии меня охватывало волнение. Волнение, которое полностью оправдалось...
Я был удивлен, когда увидел, что офицер, ожидавший меня, был одет в черное с серебром. Встретить человека в таком мундире на обычном рейсе – неожиданность. К тому же, в Германии этой формой лучше всего восхищаться с некоторого расстояния. Я инстинктивно вытянулся в струнку самым почтительным образом. Да, Бор, я уже слышу, как вы смеетесь: ваш вздорный Вернер почтителен! Но настали странные времена, и мы делаем то, что должны, чтобы выжить.
Офицер погасил сигарету и указал на грузовой отсек «Тетушки Ю». Я подошел осмотреть груз. Обернулся подтвердить, что все в порядке, – и увидел их. Стук копыт, вихрь шифона – по взлетной полосе на породистых кобылах неслись две красивые гордые женщины. Они были одеты роскошно, как будто собрались на бал или на какое-то великолепное празднество прошлого века, но в то же время держались так, будто родились в седле. Никогда больше я не видел такого сочетания изящества и силы. Всадницы мчались к самолету, будто собирались пронестись над ним, и лишь в последний момент, когда до самолета оставалось всего ничего, они остановились, смеясь, их глаза сверкали.
Я представляю, что вы уже не улыбаетесь, мой дорогой Бор. Вы поджали губы, в ваших глазах – насмешка, вы настроены скептически – и вы даже не гадаете, реальна моя история или нет, вы думаете о том, осознаю ли я, что стал жертвой глупого розыгрыша, или это мой разум не выдержал жаркого августовского солнца и тягот войны. О последнем варианте я много размышлял. Могу сказать лишь одно: если это и была галлюцинация, то во время ее я полностью владел собой и ощущал, что происходящее так же реально, как бумага, на которой пишу, и ручка, которой вывожу эти слова.
Офицер повернулся к женщинам и поднял руку в знак приветствия. Они спешились, бросили поводья и подошли к нему. Женщина повыше была одета в черное платье с серебряным поясом, ее длинные волосы лились по спине гладким черным шелком. Она замешкалась, как будто боролась с каким-то страхом или печалью, о которых не хотела говорить. Но другая женщина не выказала ни страха, ни неуверенности. Она шла к самолету, спокойная и сильная, ее зеленые глаза сверкали, а огненно-рыжие волосы трепал ветер. Она приблизилась к офицеру и властно посмотрела на него снизу вверх.
«Дорогие дамы. Неужели пятьдесят лет так быстро пролетели?» – Эти слова сопровождались искусным поклоном, благодаря которому их глаза оказались на одном уровне.
«В самом деле, сэр Кори. Поужинаете с нами сегодня вечером?»
«Почту за честь, леди Фиона. Годы летят быстро, но всегда – недостаточно быстро».
Был ли упрек в его голосе свидетельством того, что ожидание ему наскучило? Если да, то его покорность почти скрыла это. Я стоял у самолета, не желая быть замеченным, не в силах оторвать глаз от сюрреалистической пантомимы, разворачивающейся передо мной. Но вторая женщина заметила меня: «Сэр Кори, кто это?».
Я услышал, как он начал объяснять, что снова увлекся войной, чтобы скоротать время, и что я его пассажир, а потом Фиона подошла ко мне. Она пронзила меня ясным взором, который, казалось, раздевал меня, проникая в самую суть, в душу, а потом улыбнулась сквозь опущенные ресницы, и эта улыбка в один миг прогнала все мои страхи прочь.
«Я думаю, Дейдра, мы возьмем его с собой. Хорошо, если кто-то присмотрит за лошадьми».
Может быть, более благоразумный человек развернулся бы и бежал от своих заблуждений, но я был околдован этой улыбкой. Так я оказался в грузовом отсеке «Юнкерса» с двумя удивительно спокойными лошадьми, и наблюдал в иллюминатор, как исчезает мир. В этот момент я пожалел, что не был тем самым благоразумным человеком ибо вещи, которые я увидел... О Бор, нет слов, чтобы выразить то, что я видел. Миры смещались под нами, мы мчались сквозь тысячи теней, тысячи вариантов. Я видел, как под нами проплывал Берлин, и, пока мы летели над ним, он превратился в безлюдную пустыню, как будто его сплющил небесный молот. Еще один поворот – и город вспыхнул в огне. Небо переливалось всеми цветами спектра, черный перетекал в красный, красный становился зеленым, но каждый раз цвет возвращался к королевскому индиго, и оставался таким все дольше и дольше. Истерзанная земля внизу покрылась яркой зеленью, и большой лес, глухой и огромный, гораздо больше того, где мы с вами гуляли, протянулся от горизонта до горизонта. Наконец, небо перестало меняться, и самолет приземлился на травянистую полосу между лесом и морем. Рядом виднелось несколько зданий.
Мои странные спутники пошли в главный зал, а я отвел лошадей в конюшню, прежде чем следовать за ними. Зал был небольшим, в нём накрыли ужин на троих. На столе горели свечи, в камине пылал огонь. Они ели и беседовали непринуждённо, как друзья после долгой разлуки. Мерцание свечей заставляло отделку на черном мундире сэра Кори блестеть серебром. Я стоял неловко, не зная, где я, и что мне делать, пока не заметил в стороне инструмент, похожий и в то же время непохожий на фортепиано. Я отвлекся, изучая его устройство, и как только понял, что разобрался – ведь такого механизма я никогда не видел на Земле и безуспешно пытался найти аналогичный инструмент после возвращения, – не смог удержаться от соблазна сыграть.
Я позволил знакомым аккордам сонаты соль мажор Бетховена увлечь себя. До меня донёсся тихий разговор – Дейдра спрашивала Кори, не его ли эта вещь, он ответил утвердительно, – и тогда я погрузился в музыку, укрываясь от этого ошеломляюще странного и незнакомого мира в знакомом мне мире нот. Я вспомнил, как играл для вас, как вы молча сидели у пианино, и я чувствовал, что вы так близко, но не мог нарушить сосредоточенность музыки, а когда музыка стихала, вы уходили в дальний угол комнаты, ускользая от меня. Я вспомнил вечер, когда впервые встретился с Элизабет, тогда я тоже играл эту сонату, я отдавался быстрой музыке, а в конце поднял глаза и встретился взглядом с ней...
Доиграв, я посмотрел вверх и встретился взглядом со сверкающим откровенным взором Фионы, и невольно покраснел. Она насмешливо отвернулась, мои щеки запылали еще ярче. «Надеюсь, я не испортил ваш вечер», – я запнулся.
«Я достаточно давно не слышала эту сонату. Она чрезвычайно уместна». Фиона улыбнулась. «Возможно, я взяла вас с собой, чтобы вы сыграли ее для нас, и вы превзошли все мои ожидания. Чем же нам заплатить таперу?»
«Возвращение домой стало бы щедрой платой для меня, моя леди».
«Мы это устроим. Но моей сестре и ее... другу Кори понадобится больше времени. Побеседуем о чем-нибудь, чтобы скоротать эти часы...»
Мы вышли из зала и спустились к пляжу. Вечер был теплый, и она шла босиком, ее макушка едва доставала до моего подбородка. Она спросила меня о моей работе, и мы устроили дружескую дуэль, обмениваясь идеями о природе атома, как опытные фехтовальщики наслаждаются тренировкой, избегая любых смертельных ударов. Если бы я уже не пребывал в изумлении, я бы задался вопросом, кто она такая, что говорит так естественно и свободно на пляже под звездами о тайнах Вселенной, которые наши лучшие физики лишь начали постигать. Но я все больше и больше увлекался разговором, мои идеи неслись вскачь, увлекая меня за собой. Как в старые времена, Бор, когда мы с вами гуляли и разговаривали где-то в Европе, и с каждым шагом мы становились все ближе к пониманию. Наконец, я решился спросить ее, где мы и как сюда попали...
И вот я пишу эти строки, мое великое откровение. Возможно, мне стоило все рассказать по-другому. Может быть, я должен был сказать «мне привиделось все это во сне», или «очевидно, все вытекает из математических постулатов». Может быть, тогда вы восприняли бы мою идею серьезнее. Но я не мог отказаться от тех воспоминаний о летней ночи, о звездах над головой, о волнах, лижущих наши лодыжки. Наконец, я начал понимать, о чем она говорила мне. Видите ли, мы так долго боролись по поводу так называемой Копенгагенской интерпретации, вы и я, с идеей, что наблюдая, мы могли бы изменить мир. Что это за физика, которая снова ставит человечество и его измерения в центре всего? Что есть Шредингер и его смешной кот? Пока мы гуляли по пляжу, она мне все объяснила. Мы не меняем Вселенную, как не можем заставить Эльсинор исчезнуть, приняв решение отдохнуть в Тисвильде. Мы просто выбираем другой путь, Эльсинор по-прежнему существует, хотя мы никогда не увидим его. Мы можем увидеть мертвого кота, но всего лишь на расстоянии шелеста тени кот все еще жив, его атомы никогда не распадались. Мы не меняем наш мир – мы живем во множестве Вселенных. И когда мы думаем, что изменили мир безвозвратно, все, что мы сделали – это пошли по другому пути. Где-то нас ждут все наши награды. А в центре всего – существа, которые могут двигаться по оси вселенных так же легко, как мы гуляем по пляжу. Они поворачивают за угол – и выбор свершается. Шаг – и мы победили в войне, еще один – и наш город лежит в руинах.
Представляю себе выражение вашего лица, как ваши глаза расширяются, когда вы слышите этот бред сумасшедшего. Но я также могу себе представить, что даже если вы захотите все забыть, мозг начнет анализировать и не сможет остановиться. Только вы сможете так же ясно, как я, увидеть парадоксы и противоречия наших нынешних представлений, которые эта модель действительности сразу же разрушает.
Последствия простираются гораздо дальше, за пределы нашей физики, Бор. Они проникают в самые глубокие недра философии. Предам ли я свою страну, если не сделаю бомбу? Предам ли я человечество, если сделаю? Эти вопросы мучили меня в течение многих ночей. Но теперь я снова свободен. Потому что я полностью уверен, что есть мир, в котором Гейзенберг послужил на благо Германии и обеспечил своей бомбой победу в войне, и я полностью уверен, что есть мир, в котором союзники нас разгромили. Я не должен решать, какой мир создать и какой разрушить. Все, что я должен сделать, это выбрать, каким путем этот Гейзенберг хочет идти, и у моего решения не больше веса, чем у решения, какими пейзажами я бы предпочел любоваться в отпуске. Все будет идти своим чередом. Я ничего не могу изменить, потому что это – физика Вселенной. Но я могу выбрать путь и смотреть, как разворачивается передо мной дорога.
И все это мне поведала на пляже под звездами прекрасная рыжеволосая женщина. Я спросил ее, почему она мне все рассказала, но она лишь улыбнулась и сказала, что я напомнил ей брата, которого она любила. А потом притянула меня к себе совсем не по-сестрински, и я утонул в этих объятьях, как в глубоких морских водах ...
Нет, я не буду посылать вам это письмо. Я причинил достаточно боли, когда однажды попытался все объяснить и потерпел поражение. Больно думать, что вы считаете меня ученым, вооружающим безумца-фюрера ядерным оружием, но я не хочу, чтобы вы считали, что я брежу и в своих галлюцинациях создаю вселенные. Кроме того, я думаю, что единственным человеком, которому я таким образом объяснил бы тайны Вселенной, стал цензор, а он бы вряд ли это оценил. Я закончу рассказ и запру в своем сейфе, и лишь изредка буду мечтать о мире, в котором письмо доставлено адресату.
Утром мы позавтракали с Дейдрой и Кори в Большом зале. Фиона откинулась на спинку стула и спросила с улыбкой: «Вы приятно провели время вечером?».
Кори посмотрел ей прямо в глаза. «Да, миледи. Кажется, вы тоже остались довольны. Давайте не будем ждать еще пятьдесят лет, чтобы снова встретиться».
«Все в руках Фионы, – ответила Дейдра. – В конце концов, это у нее талант находить людей».
«О Дейдра, – сказала Фиона. – Я прошу за свои услуги скромное вознаграждение. – Она протянула руку и на неуловимое мгновенье сжала ладонь Дейдры. Дейдра вспыхнула. – Надеюсь, выплата вознаграждения доставляет тебе удовольствие».
Вскоре мы снова помчались сквозь вереницу адских миров, молнии и огонь окружали самолет, небо менялось, будто в калейдоскопе, земля под нами вспучивалась и опадала. Наконец мой собственный Берлин обрел резкость, и я обнаружил, что стою у самолета на взлетно-посадочной полосе, где мы впервые встретились, и смотрю, как Фиона и Дейдра удаляются в вихре шелков, так же быстро, как и появились. Сэр Кори или офицер Кори, или кто бы он ни был, поклонился им вслед, и, как только всадницы исчезли из поля зрения, посмотрел на меня. «Пора заводить мотор», – вот и все, что он сказал мне за весь путь обратно. Мы прибыли вовремя, что, учитывая все эти события, мне удивило. Я, кажется, так и провел остаток года в некотором замешательстве – не всегда был уверен, что знаю, какой сейчас месяц. Должно быть, время идет по-разному в разных местах.
Маленькая точка «Юнкерса» растворилась в ярко-синем небе, и с ним исчезла моя последняя связь с произошедшим. Весь месяц я тихо сходил с ума. Все это, Бор, ослепляло меня, и разве мог я отбросить эти мысли, и просто вернуться к работе над дьявольскими схемами устройства для убийства людей? Я ходил, бормоча себе под нос, прокручивал в голове возможности и последствия существования множественных вселенных снова и снова, пока не понял, что сойду с ума, если не расскажу все это кому-то. И я приехал в Копенгаген.
Простите меня за все, что я наговорил. Я сожалею, что мои слова заставили вас сделать неправильные выводы. Простите, но я был так занят мыслями о своем страхе – меня так пугало то, что я хотел рассказать. Я совсем не следил за словами, пока не стало слишком поздно, и я лишил себя всех возможностей поведать вам о том, что меня терзало.
Но я знаю, где-то есть мир, в котором мы гуляли по Копенгагену и разговаривали, и я вам все объяснил, и мы вместе отправились изучать тайны миллионов вселенных. И я знаю, что есть другой мир, где молодой Гейзенберг играет на фортепиано, а молодой Бор не сбегает в дальний угол комнаты, а ждет рядом, пока не отзвучит престо...
Мой дорогой Бор.
Всегда ваш, Вернер Гейзенберг.
@музыка: Бетховен, Трио Соль мажор для фортепиано, скрипки и виолончели
-
-
15.02.2012 в 12:21-
-
15.02.2012 в 12:30Еще раз спасибо, надеюсь почитать и другие ваши дженовые переводы по Амберу.)))
-
-
15.02.2012 в 12:39шельма Задранец, спасибо! Сложно с переводами по Хроникам. Вот этот фик - 2009 года, а я долго искала что-то симпатичное. Может, лежат по закрытым тайным сообществам?
-
-
15.02.2012 в 13:08-
-
15.02.2012 в 13:09-
-
15.02.2012 в 13:22-
-
15.02.2012 в 13:24-
-
15.02.2012 в 13:37-
-
15.02.2012 в 13:42-
-
15.02.2012 в 13:51-
-
15.02.2012 в 16:02это замечательно)
и сам фик, и перевод)
Спасибо!)
Однако поймай умыл, угу?))
-
-
15.02.2012 в 16:16-
-
15.02.2012 в 17:42Сижу, слушаю Бетховена)))
gavrusssha, я насчитала намеки на 4 пейринга
-
-
15.02.2012 в 17:50я насчитала намеки на 4 пейринга да, есть такое подозрение ))
-
-
15.02.2012 в 17:581) Корвин и Дейдра
2) Фиона и Дейдра
3) Фиона и Гейзенберг
4) Бор и Гейзенберг ?
Только сейчас увидел три в шапке. Протупил)
-
-
15.02.2012 в 18:00Не знаю, скачается ли у вас или просто послушать)) Спасибо за разьяснения, ибо в тексте очень неясно, у Бетховена, насколько я помню, 4 сонаты для ф-но в соль мажоре и в двух из них есть престо... Так что я пыталась провести самостоятельное расследование
-
-
15.02.2012 в 18:04точно. Но если быть еще дотошнее, то пять
ГГ - Элизабет (убей не знаю, кто такая. Супруга, наверное)
-
-
15.02.2012 в 18:06-
-
15.02.2012 в 18:16Элизабет Шумахер - жена, с ней он познакомился на вечере камерной музыки, когда с друзьями они играли Трио. А она слушала.
gavrusssha,
-
-
15.02.2012 в 19:04Она пишет: "Отвечая на вопросы в комментах, да, Фиона/Дейдра - подразумевается, так задумано. А также есть легкий намек на то, что сам Гейзенберг - тень тени амберита, которого любит Фиона (это было сделано специально для заказчика, который пожелал получить столько "родственной любви", сколько удастся сюда втиснуть). К тому же, этим можно объяснить его суперинтеллект, музыкальные способности и путешествия по Германии, раздираемой войной. Какой именно амберит - не скажу, сами угадывайте :-). "
-
-
15.02.2012 в 19:18-
-
15.02.2012 в 19:45Можете мну побить за старомодность, но никого инцест не смущаЭ?
-
-
15.02.2012 в 20:02и коллажи замечательные, особенно второй, черно-белый)
Можете мну побить за старомодность, но никого инцест не смущаЭ?
ну что поделать, если в этом фэндоме ноги инцеста прямо из канона растут
-
-
15.02.2012 в 20:06-
-
15.02.2012 в 20:16Так и в классике можно намеки найти, не только в Желязны, главное поставить цель - найти. Я предпочитаю их не искать, наверное, поэтому в упор не помню "ноги" у Желязны. Но чужие вкусы- это бесспорно дело каждого.
Ну чо, бить за старомодность не будете?
-
-
15.02.2012 в 20:21-
-
15.02.2012 в 20:21шельма Задранец, поверьте, очень сложно найти хороший фик на перевод по этому фандому, независимо от жанра. Этот мне понравился. Он романтичный и, на мой вкус, весьма старомодный.
Что же до инцеста - амбериты, в некотором смысле, боги. А богам многое позволено. Вспомните греческую, римскую, египетскую мифологию. Вспомните канон - Дворкина и Единорога. Типичная мифология.
-
-
15.02.2012 в 20:35netttle, Мне фик тоже понравился, и уж, конечно, перевод. И мой вопль в коментах про джен не просто так, ибо нормального гет, не то что джена найти по этому фандому нереально. Я позволила себе оставить комент именно здесь, поскольку в этом фике заявлен джен. Пейринги, слэш в других фиках я просто пропустила, но тут как-то не удержалась.
Про богов амберитов я вполне согласна, да и греков я прекрасно помню, однако собственный вкус переделать не могу. Да и не хочу, если честно.
-
-
15.02.2012 в 20:56Ну вот по-моему у нас здесь на фесте все дженовое (кроме нашего
-
-
15.02.2012 в 21:04